В этом строгом контексте мы остаемся наедине лишь с фактом стремления стволовых структур к гораздо более мощным возбудителям, чем те, что может предложить среда в ее обыденном варианте; мы, вероятно, видим те подлинные рефлекторные потенциалы древних отделов мозга, что сформировались в течение 500 миллионов лет непрерывной эволюционной драмы.
Severe dictu, ни на какие иные выводы эксперименты Дж. Олдса не дают никакого права, а сведение их результатов к различным «поощрениям» и «удовольствиям» — это лишь попытка подменить литературными терминами не очень понятные рефлекторные процессы, в нюансах которых еще предстоит разбираться будущим поколениям нейрофизиологов. Впрочем, и то немногое, что представляется нам несомненным ad interim, тоже является существенным для нашего исследования, т.е. огромный рефлекторный потенциал и «жадность» мозга к сильным, а по всей вероятности — и к любым раздражителям.
Здесь стоит мимоходом, но внятно отметить, что еще в конце XIX столетия, не имея никаких экспериментальных данных, а основываясь лишь на понимании логики мозга и его эволюционной истории, И. М.Сеченов высказал предположение, «что нервная система обладает потребностью в действии, т. е. она должна иметь определенный минимум возбуждения». Это положение чуть позже, но им же было развито в известном утверждении, где И. М. Сеченов почти впрямую аналоги- зирует «мышление» и «ощущение»: «Следовательно, если смотреть на ассоциацию только в отношении ряда центральных деятельностей, то она есть непрерывное ощущение» (Сеченов И. М. Избр. про- изв.: в2т.Т.1. Физиология и психология, 1952).
Заслуга Дж. Олдса в том, что он обнаружил «пиковую точку», возможно, даже некий апогей рефлекторной активности мозга, попутно доказав, что стремление к биологическому покою, к «экономности» рефлекторных ответов не является потребностью головного мозга, а, что, напротив, у мозга существует отчетливая тенденция к эскалации своей активности.
Сегодня можно лишь предполагать, в чем причина этого физиологически парадоксального свойства мозга? Кто является истинным «автором» этой эскалации: свойства ли самих нейронов, особенности их связей или активирующие мозг древние стволовые формации?
Вероятно, если желание решить этот вопрос все же возникнет, то противоборствовать будут именно «ретикулярная» и «синаптическая» гипотезы.
Ad verbum, следует отметить, что того яростного, подлинного интереса к работе механизмов мозга, которым был отмечен период с последней четверти XIX столетия до последней трети XX, уже не наблюдается, а возрождение его в ближайшем будущем не просматривается. Тот минимальный интерес к данному вопросу, что еще существует, легко удовлетворяется формальными картинками МРТ или интересными, но очень уязвимыми теориями о всесилии «синаптических связей». (Без почтительного упоминания о которых не обходится сегодня ни одно исследование о мозге, как, впрочем, в 80-е годы не обходилось без славословий забытой ныне «нейрокибернетике».)
Версия генерации общей и частной активности мозга или того, что лидер данного направления Э.Кэндел называет «памятью» именно в синаптических связях, несомненно, крайне любопытна (Kandel Е. In Search of Memory, 2006).
Кстати, еще задолго до своего «звездного», «нобелевского часа» она была уже известна, дискутирована и с позиций классической нейрофизиологии подвергнута сомнению: «Было бы наивно думать, что следы памяти могут храниться “in toto” в закодированных структурах молекул, в отдельных нервных клетках или синаптических структурах нейрональных мембран. Биологические процессы роста и обучения зависят от взаимодействия между отдельными элементами в организованных популяциях клеток, находящихся под влиянием внутренних и внешних стимулов и окружающей среды» (Джаспер Г. Механизмы отбора и хранения приобретенных форм стимул-реакции // Современные проблемы электрофизиологии центральной нервной системы, 1967).
Г. Джаспер здесь вежливо, но тщательно подчеркнул традиционную для «радикального академиста» уверенность в ошибочности переноса поиска понимания механики мозга — в область клеточных и межклеточных микропроцессов.
Э. Флори (1972) сформулировал свое видение «синапсизма» чуть мягче, но, по сути, еще точнее обозначил, что искать возможность объяснения полноценной памяти, интеллекта и мышления homo на уровне синаптических связей как минимум не слишком продуктивно: «Действительно, основные свойства синапсов одинаковы во всем царстве животных. Мы находим те же принципы строения в синапсах кишечнополостных и в синапсах млекопитающих: нервные окончания всегда содержат митохондрии и синаптические пузырьки, синаптическая щель имеет те же размеры, даже медиаторы и связанные с ними энзимы, возможно, являются одинаковыми» (Эволюционные аспекты синаптической передачи // Эволюционная биохимия и физиология, 1972. Т. 8).
Ceterum, дело даже не в том, что положения авторов «торжествующего синапсизма» конфликтуют с классической нейрофизиологией.