Происшествие

— Пойдем, поздно уже, идем.

Хамза не удерживал. Он был удивлен и не мог даже скрыть этого: Решид, который, казалось, был мертвецки пьян, вдруг заговорил и повел себя самым что ни на есть трезвым человеком.

Проводив супругов до ворот, Хамза вернулся и закрыл дверь на задвижку.

Все спали, и Гюллю, разукрашенная синяками, и совсем высохшая мать, и отец. Он достал револьвер, проверил, заряжен ли он. Удовлетворенно хмыкнул. Посмотрел на отца. Проснись, приехали! Погляди, какие вещички получаем мы от директорской жены. Этой штучкой мы пустим кровь черномазому смазчику Кемалю.

Кемаль постучал вилкой о стакан. Гарсон остановился у столика.

— Налей-ка!

Гарсон посмотрел на хозяина. Тот побагровел, глазами сделал запрещающий знак.

— Извините, Кемаль-бей…

— Налей, говорю.

Вмешался хозяин.

— Извините, но уже поздно.

Выслушав извинения, Кемаль не стал спорить, поднялся.

— Где мой велосипед?

Он оставил его у дверей на тротуаре, но, когда пошел дождь, велосипед втащили внутрь.

Кемаль дал гарсону на чай, сунул оставшиеся деньги в карман и направился к выходу. Уже у дверей он сказал хозяину:

— Если этот скот придет…

Он не докончил, полагая, что шашлычник не знает, о ком идет речь. И хотя толстяк Гиритли все прекрасно понял, все же переспросил:

— Какой скот, Кемаль-бей?.

— Да все тот же, не знаешь, что ли, — сын вербовщика Джемшира.

— Хамза?

— Он.

Кемаль оступился и удержался за косяк двери.

Гарсон вытащил велосипед на улицу.

— Твои колеса готовы, Кемаль-бей.

Хозяин остался стоять в дверях.

— Не поддавайся! — напутствовал он. — Но знай, добром это не кончится. Будь я бесчестным, не кончится это добром! В обед заходил мастер Мухсин. О тебе все говорили…

Кемаль улыбнулся.

— Обо мне говорили? Что именно?

Шашлычник замялся.

— Ну, в общем… мастер Мухсин очень жалеет тебя!

— Меня? Почему?

— Парень, говорит, хороший, а вот накличет беду себе на голову. Его убьют, он ли их прикончит — все равно парень пропал. Это верно, Кемаль. Мы ведь арабы, друг. Конечно, мы тоже в числе восемнадцати миллионов, но все-таки мы арабы! При случае нам всегда напоминают это, да еще как. На наши слезы они смотреть не станут. Почему? Да все потому, что мы арабы!

Все это было давно известно Кемалю.

— Этот мастер Мухсин — добрый человек. Он и еще Пакизе, знаешь, с Крита. Они не посмотрели, что я араб, защищали меня в участке… Ладно, друг. Пока!

Кемаль сел на велосипед и скоро исчез в полуосвещенных кривых улочках рабочего квартала.

Мелко сыпал дождь.

У ворот Гюллю он затормозил и слез с велосипеда.

В доме спали. Спала вся улица. Только в глубине двора светилось оконце. Кемаль пригляделся: ну да, это окно мастера Мухсина. И повел велосипед по двору.

Дверь открыл Мухсин. Он был в очках. Он не удивился, хотя явно не ждал Кемаля, да еще так поздно, и пригласил войти.

— Ты еще не спал, мастер?

— Нет, читал.

— Так ты никогда и не кончишь читать, мастер…

Мухсин не ответил. Они вошли в комнату, втащили велосипед и сели рядом на узкую кровать Мухсина.

— Так никогда и не кончишь читать? — снова спросил Кемаль.

Мухсин снял очки, подышал на стекла, протер их и снова надел.

— Нет, никогда не кончу!

— Значит, писарем хочешь стать?

— Почему?

— А кем же?

— Человеком.

— Человеком? А разве сейчас ты не человек, мастер?

Мухсин смутился.

— Ладно, оставим это. Ты зачем пришел?

Кемаль не знал, что ответить.

— Я? Даже и не знаю, мастер, зачем я пришел. Велит мне кто-то: взломай их дверь и, волей аллаха, пусть отдают ее мне!

— А дальше что будет, знаешь?

— Да ничего, погибель… Это я знаю.

Он нахмурился.

— Трудно мне. Девушка сама по своей воле пришла ко мне. Они забрали ее с полицией. Говорят, издеваются над ней. Вся в синяках. По какому праву? Я знаю, они это делают, чтобы сломить ее и продать. Но, мастер, ведь она не овца, чтобы ее за деньги продавали?

Мастер Мухсин горько усмехнулся.

— Не должны продавать, но ведь продают. И ты только сейчас об этом подумал, когда тебя самого коснулось.

Кемаль промолчал. Он думал о своем.

— Стыдно мне, провалиться бы сквозь землю! Девушка сама прибежала ко мне, попросила защиты, а я ее отдал. Разве это по-мужски, мастер?

— А что ты мог сделать?

— Да хоть стукнуть одного-другого. Руки-то на что у меня?

— Приди в себя, этим дела не решишь! Может, тебе и не по вкусу придется мой совет, а все же выслушай: откажись ты от этой девушки!

Кемаль резко поднялся.

— Никогда! Надо будет — буду драться. Надо будет — Умру. — И сухо простился. — Ну, до свидания.

Мастер Мухсин не сказал ни слова.

Кемаль остановился у дверей Гюллю, прислушался. Спят.

Дождь все моросил. Домой не хотелось. Вспомнилась Фаттум. Ждет, наверно, каждый вечер ждет у дороги и провожает печальными глазами. Не хочет он, не хочет, чтобы Фаттум так смотрела на него. Не любит он ее.

Кемаль вспомнил о Пакизе. Она сегодня в вечерней смене. Он посидит где-нибудь в кафе, подождет ее. Может, новости есть… Он нажал на педали и помчался назад.

Шашлычная все еще была открыта. Кемаль затормозил у самой двери.

— А что же говорили, закрываете? Почему же не закрылись?

— Поели сами, убираемся, — ответил шашлычник. — А я думал, ты уже дома.