Происшествие в городе Т

– Я начальник губернской сыскной полиции, полковник фон Шпинне. Я тоже, как и ты, не бездельник. Мне так же, как и тебе, нужно зарабатывать свой хлеб. Поэтому, дабы не терять время ни мое, ни твое, здесь и сейчас я спрошу у тебя все, что меня интересует. Ты правдиво ответишь, и мы расстанемся добрыми друзьями. Если вздумаешь врать, – фон Шпинне сделал паузу и угрожающе взглянул на Егоркина, – если вздумаешь врать, разломаем твою коляску на мелкие кусочки. Вот на такие, – начальник сыскной сдвинул указательный и большой пальцы, оставив между ними мельчайшее расстояние, – а лошадь отдадим вон ему. – Фома Фомич указал на жавшегося к забору человека. Тот подошел ближе, и все увидели, что это цыган. – И ты, Егоркин Никодим, умрешь с голоду. Ну как, будешь говорить правду?

– Буду, – ответил извозчик, и агенты почувствовали, как вдруг потеряло устойчивость, обмякло тело извозчика.

– Подведите его ближе! – приказал Фома Фомич молодцам. – Ну, ты, наверное, догадываешься, о чем я тебя, мерзавца, буду спрашивать?

Егоркин кивнул. А начальник сыскной продолжил:

– Итак, кто надоумил сыграть с нами злую шутку, рассказать о женщине в черном с белым букетом бумажных цветов, кто?

– Ну, она же и надоумила!

– Кто «она»?

– Женщина в черном…

– Как это произошло?

Егоркин (агенты уже давно его отпустили, а сами куда-то делись) стал, жестикулируя, рассказывать, как женщина в черном подсела к нему у губернского правления, предложила работу за хорошую плату: разыграть двух обманутых мужей, чтобы не следили за женами…

– Ты говоришь, она подсела к тебе возле губернского правления?

– Точно, и не сумневайтесь.

– А теперь припомни, может быть, эта женщина выходила из губернского правления?

Егоркин задумался, похлопал глазами и несколько секунд спустя кивнул:

– Вспомнил. Точно, как вы и говорите, она вышла из губернского правления. Как я мог такое-то забыть, голова моя дырявая…

– У входа в губернское правление стоит жандарм, видел, наверное?

– Как же, видал! Стоит, мордатый такой, наверное, харчи у них, у жандармов, хорошие.

– Как жандарм отреагировал на женщину?

– На какую женщину?

– Дурака не валяй, какую женщину.

– Чего, прошу прощения, сделал?

– Когда женщина вышла из дверей губернского правления, как повел себя жандарм?

– Как повел? Ну, как повел… Он эта, откозырял ей, приложил руку к картузу.

Неожиданно для всех фон Шпинне рассмеялся:

– Мы же с тобой, Никодим, договаривались, ты будешь говорить правду. А ты, скотина, нагло врешь, и на что только надеешься, подлец?

– Я говорю, как было…

– Нет-нет, все не то ты говоришь.

– Да то, как было, так и говорю, мне резону брехать нету!

– Мужичонка ты, я вижу, склизкий, и поэтому поедешь с нами.

– Так ведь…

– Молчать, каналия!

Далее произошло вот что. Снова точно из-под земли выросли молодцы, с одной только разницей, теперь их было трое. Быстро скрутили Егоркина и втолкнули в подъехавшую полицейскую пролетку.

Четыре дня Егоркина держали под замком. Кормили скудно, если это вообще можно было назвать кормежкой. Так, давали кусок хлеба, чтобы раньше времени ноги не протянул. На допросы не вызывали. Извозчик в холодной сидел тихо, не бунтовал. Когда забрезжил рассвет пятого дня, уже знакомые нам молодцы, не говоря ни слова, вытащили Егоркина из камеры и поволокли куда-то вверх по лестнице. Выражения лиц у молодцов были суровые, поэтому извозчик не решился на вопрос, куда его ведут. Привели Егоркина, конечно же, к фон Шпинне. Усадили на стул, а сами стали по бокам.

Начальник сыскной просматривал бумаги или делал вид, что просматривает. Он поднял глаза на Егоркина, грустно улыбнулся и спросил:

– Ну что, Никодим, как тебе у нас, плохо небось?

– Ничего, мы привычные, – хмуро ответил извозчик и, перевалясь с боку на бок, поудобнее устроился на стуле.

– Знаю, знаю, что привычные. Вот дело твое просматриваю. Разбойничал, значит, ты у нас по молодости?

– Дурак был.

– А сейчас, значит, поумнел?

– Навроде того…

– Нет, братец, не поумнел ты, поглупел, раз в такую патоку забрался. Покушение на генерал-губернатора, это тебе не крестьянские возы на Бонифатьевской дороге грабить, это дело посерьезней будет. Тут ведь десятью годами каторги не отделаешься, тут пожизненной каторгой пахнет, если вообще не пеньковым галстуком.

После этих слов Фомы Фомича Егоркин потрогал руками свою шею, и как будто прорвало его:

– За что пеньковый галстук, за что? Не знаю я никакого губернатора!

– Ну, это ты брось! Губернатора не знаешь. Как ты можешь не знать нашего татаярского генерал-губернатора, Ивана Аркадьевича Можайского, на которого ты покушался?

– Не покушался я ни на кого!

– Ну, хорошо, убедил ты, не покушался. А кто покушался?

– Не знаю я!

– Не знаешь. Ну, а тебя самого-то кто надоумил шутку с нами сыграть?

– Я же говорил, барыня эта, в черном с цветами.

– Барыня в черном тебя надоумила, за хорошую плату, конечно?

– Да, пять целковых посулила.

– И ты согласился?

– А чего же, пять целковых, их пойди еще заработай…