Возможно, изучение пространства позволит дать ответ на методологический и теоретический вопрос: «Что именно изменилось в этот поворотный период?» Говоря о переходе, мы имеем в виду опосредование. Историческим опосредующим звеном между средневековым (феодальным) пространством и пространством капитализма, возникшим в результате накопления, служит городское пространство – пространство «городских систем», которые складываются в процессе перехода. Город отделяется от деревни, над которой он господствует, которой управляет, которую эксплуатирует и защищает. Разрыв между ними не абсолютен: они по-прежнему образуют противоречивое единство. Город в лице своей олигархии контролирует принадлежащую ему территорию. С высоты башен «горожане» видят свои поля, свои леса, свои деревни. Крестьян же, кое-как обращенных язычников, городские жители воспринимают как фантазию или противоположность, с интересом или презрением – как волшебную или страшную сказку. Горожане осознают себя, соотнося себя с крестьянами и дистанцируясь от них: двойственность в рамках целого, воспринимаемая дистанция и осмысляемое единство. Город несет рациональное начало – рациональность расчетов и обменов, Логос купцов. Город принимает эстафету у феодалов, лишая их монополии на защиту крестьян и понуждение их к прибавочному труду. Таким образом, городское пространство оказывается благословенным местом для компромисса между угасающим феодализмом, торговой буржуазией, олигархами, сообществами ремесленников. Это
В тот исключительно удачный период, пока сохраняется относительное равновесие между снижающимся удельным весом деревни (то есть собственности на землю и сельскохозяйственного производства) и возрастающим удельным весом города (то есть торговли, собственности на движимое имущество, городского ремесленничества), на Западе возникает нечто новое. Город становится предметом осмысления; репрезентации пространства, сложившиеся благодаря поездкам по рекам и морям, применяются к городской реальности. Ее описывают. Появляется все больше планов и видов с высоты птичьего полета. Наконец, возникает язык, на котором можно говорить как о деревне, так и о городе (о городе и его аграрном контексте), о доме и поселении:
На самом деле подобный унитарный код получил выражение уже в Античности – в трудах Витрувия. В книгах римского архитектора содержится весьма удачная попытка соотнести каждый элемент социальной жизни с референтом – пространственной практикой, практикой зодчего, работающего в городе, известном ему изнутри. Книги Витрувия открываются заявлением, заранее выставляющим в смешном свете всех тех простодушных последователей Соссюра, что размышляют о соотношении означающего и означаемого и ставят его в центр своей науки. «
Книги Витрувия имплицитно содержат все элементы кода, а именно:
1) полный алфавит и словарь элементов пространства: вода, воздух, свет, песок, кирпичи, камни, плитка и щебень, красители, отверстия и запоры – двери, окна и т. д. А также перечень материалов и орудий, которые следует использовать;
2) грамматику и синтаксис: такое расположение этих элементов, чтобы из них складывались цельные единицы – дома, базилики, театры, храмы, термы; и правила сборки;
3) стилистика: указания художественного (эстетического) характера, касающиеся пропорций, ордеров, производимых эффектов.