Производство пространства

Так или иначе, любое государство рождается из насилия, а государственная власть сохраняется лишь посредством насилия, осуществляемого над данным пространством. Насилие проистекает из природы – и с точки зрения привлекаемых ресурсов, и по своим целям: богатства, территории. В то же время оно насилует любую природу, поскольку устанавливает ей законы, проводит административные границы, навязывает политические принципы, чуждые изначальным качествам территорий и людей. При этом оно вводит рациональный порядок, основанный на накоплении, бюрократии и армии; единство, логистика, операционализм, квантитативизм обеспечивают экономический рост и сопровождают его, завладевая всей планетой. Изначальное насилие, непрерывное созидание посредством насилия (железом и кровью, как говорил Бисмарк) – вот отличительная черта государства. Однако насилие не существует по отдельности. Оно тесно связано и с накоплением капитала, и с рациональным и политическим принципом унификации; оно подчиняет и сводит воедино все аспекты социальной практики, юриспруденцию, культуру, познание, образование на определенном пространстве – пространстве гегемонии господствующего класса над своим народом и национальностью, которую он присваивает себе. Любое государство утверждает, будто производит пространство свершения и даже расцвета, пространство единообразного, а значит, гомогенного общества. Тогда как на деле, на практике, государственная и политическая деятельность устанавливает и всеми способами укрепляет силовые отношения между классами и частями классов, между пространствами, которые они занимают. Что такое государство? Рама, утверждают специалисты-«политологи», рама власти, принимающей решения таким образом, что интересы меньшинств (классов, частей классов) оказываются обязательными для всех и выдаются за общие интересы. Это верно, однако следует добавить: пространственная рама. Без учета этой пространственной рамы и ее влияния мы вернемся к гегельянству и будем рассматривать государство лишь как рациональную единицу. Только благодаря понятиям пространства и его производства рама власти – как реальность и понятие – наполняется конкретным содержанием. Именно в пространстве центральная власть возносится над любой другой властью и отменяет ее. Именно в пространстве так называемая «суверенная» нация отсекает от себя любую другую национальность, зачастую уничтожая ее, государственная религия запрещает любое другое вероисповедание, а класс, находящийся у власти, заявляет об упразднении классовых различий. Любая институция, помимо государства – университет, система налогообложения, правосудие, – создавая образ своей эффективной деятельности, не нуждается в понятии пространства как опосредующем звене; пространство, в котором осуществляется ее деятельность, определяется указами и правилами, действующими в пространстве государственном и политическом. Напротив, государственная рама и государство как рама немыслимы без инструментального пространства, которое они используют. Справедливость этого утверждения наглядно подтверждается тем фактом, что каждая новая форма государства и политической власти несет с собой свое членение пространства и свою административную классификацию дискурсов о пространстве, о предметах и людях в пространстве. Тем самым она приказывает пространству служить ей. Пространство становится не кровнородственным; эта «реальность» утверждается в определенном (некритическом) знании и без лишних вопросов увековечивается им.

Изучение пространства (пространства политики и политики пространства), скорее всего, позволит преодолеть противостояние «либеральных» теорий государства (где оно рассматривается как носитель «общего блага» граждан, как беспристрастный судья их конфликтов) и теорий «авторитарных» (где централизация власти, бюрократически-политическая система, существование и значение аппарата принуждения оправдываются «общей волей» и унифицирующим рациональным началом).

К числу составляющих производства абстрактного пространства следует добавить также всеобщую метафоризацию, которой подвергается исторический и накопительный процесс и посредством которой он переносится в такое пространство, где насилие существует под покровом рациональности, а рациональная унификация оправдывает насилие. Тем самым гомогенизация как таковая перестает быть очевидной и являет себя посредством таких метафор, как «консенсус», парламентская демократия, гегемония, государственные интересы. Или, например, дух предпринимательства. Возникает весьма специфическая обратная связь, многообразный и регулярный обмен между знанием и властью, между пространством и дискурсом власти.