Производство пространства

Необходимый уровень сопоставимости был достигнут благодаря производству почти тождественных «ячеек». Кто этого не знает? Нас все меньше и меньше удивляет этот факт. Он кажется «естественным», хотя и остается почти без объяснения, а его внешняя «естественность» как раз и нуждается в объяснении. Гомогенность торжествует. У человека, переходящего из одного помещения в другое, из одной «ячейки» в другую, создается впечатление, что он возвращается «домой» (как выражается «пользователь»). Благодаря теории и практике «блоков» появилась возможность бесконечно повторять эту «ячейку», взяв ее за «образец». Пространство производится и воспроизводится постольку, поскольку оно воспроизводимо. Вертикаль, независимость объемов от изначальной земли с ее особенностями были в буквальном смысле слова произведены (Ле Корбюзье с помощью столбов и свай оторвал выстроенный объем от земли, вынес его в абстракцию под тем предлогом, что помещает его в воздух, в солнечный свет). В то же время с объемом обращаются в точности как с плоскостью, как с набором «планов», без учета времени. Исчезает ли время в этой вознесенной вверх, вертикальной, визуализированной абстракции? Не совсем. Тем не менее все «потребности» – о которых так много говорят – должны пройти через гнет или, вернее, через фильтр пространства. На самом деле, если говорить честно, они являются его результатом, а не причиной: продуктами в квадрате. Взаимозаменяемость и ее правила, именуемые нормами, затрагивают не только поверхности и объемы, но и проходы и маршруты. Все в целом обосновывается на планах и рисунках пресловутым «графическим синтезом» тела и жеста в нарисованных проектах[164]. Все эти привычные для архитекторов и урбанистов графические изображения (планы, срезы, вертикальные проекции, наглядные картины, оживленные силуэтами и фигурками, и т. д.) функционируют как редукторы реальности, которую они якобы представляют, – реальности, которая, впрочем, есть лишь модальность общепринятого, то есть навязанного, «образа жизни» в определенной жилищной среде (коттедже или «крупном» многоэтажном ансамбле). Нормального, то есть нормализованного, образа жизни. В то же время отсылка к телу (модулор), фигурки и рекламная риторика в буквальном смысле «натурализуют» произведенное пространство, каким бы фиктивным оно ни было.

Несмотря на внешне объективный характер проектов, а иногда и добрую волю производителей пространства, объективно с объемами обращаются так, что пространство сводится к площади, к земле, находящейся в исключительной собственности: выстроенное пространство отделено от нее лишь по видимости. В то же время пространство понимается как пустая, геометрическая и визуальная абстракция. Этой связью (реальным соединением и кажущейся оторванностью), настоящим гордиевым узлом, служит практика и идеология: идеология, которую не осознают и не учитывают практики и которую они конкретно воплощают каждым своим действием. Иными словами, пресловутые решения по благоустройству подчиняют повседневную жизнь правилам товарного обмена, поданным одновременно как естественные (нормальные) и технические требования, а зачастую и как нравственная необходимость (требования общественной морали). Экономика как организация аскетизма, разоблаченная Марксом, по-прежнему смыкается с нравственным порядком. «Частная» собственность влечет за собой частную, то есть частичную, полную лишений жизнь. Что предполагает наличие репрессивной идеологии в социальной практике и наоборот: они маскируются друг под друга. Взаимозаменяемость пространств недостижима без строго количественного измерения, которое, разумеется, распространяется и на окрестности «жилья», на то, что именуется «окружающей средой», промежуточными пространствами, путями следования, инфраструктурой. Так называемые природные особенности – как ландшафты, так и тела, тела «пользователей» – стираются гомогенизацией. Количественная оценка внешне является технической, в реальности – финансовой, а на самом деле – нравственной.

Исчезает ли потребительная стоимость? Влечет ли за собой гомогенизация разрозненных фрагментов пространства, их коммерческая взаимозаменяемость, абсолютный приоритет обмена и меновой стоимости? Что касается последней, то определяется ли она знаками престижа и «социального статуса», внутренними различиями системы, регулируемыми связью данного локуса с центром, – так, что обмен знаками поглощает потребительную стоимость и преобладает над практическими соображениями, связанными с производством и производственными затратами?