Теперь жизнь Оли получила иной смысл. «Женитьба» пробудила в ней заботы о семье. Она никогда не предполагала, что настанет день, когда у нее будет муж. И вот этот день настал. Правда, ей казалось, что замужество се – временное: все вышло уж слишком быстро, слишком просто.
Но прошли дни, и она начала привязываться к Касьяну. У нее возникли новые, до того времени не известные желания – заботиться о нем, хлопотать об уюте, следить за чистотой. Они были довольны друг другом. После долгой пустоты Оля ощутила возвращающийся интерес к жизни.
Однажды ночью она разразилась рыданиями; испугавшийся Касьян не знал, что ему делать. Он утешал ее и спрашивал:
– Ну, чего ты? Не надо. Стоит ли так убиваться?
Касьян не понимал причины, да и сама Оля не знала ее. Потом она успокоилась и заснула так хорошо и крепко, как не спала, может быть, за всю свою жизнь.
Как-то раз Оля спросила Касьяна:
– А если у нас будут дети?
– Ну что ж, дело хорошее…
С некоторых пор ей стало приходить в голову: теперь можно написать матери; но потом она раздумала. Зачем? Пусть лучше помнит она об Оле, как о славной, чистой девочке, какою она была много лет назад. Не надо писать.
Зачем беспокоить старуху? Ведь ее дочь никогда не будет здоровой.
Так прожили они два года, и в течение этих двух лет она не замечала в Касьяне начавших пробуждаться в нем странных желаний. Они будто не доходили до ее сознания. Но однажды она с удивлением услышала, что он говорит о «той жизни». Услышала и поняла: об этом Касьян говорит уже давно. К чему все эти разговоры? Зачем понадобилось ему вспоминать о том, что лежит далеко за пределами лепрозория? Но он все чаще и чаще вспоминал о прошлом, о городе и как-то раз сказал:
– Вот, Ольга, если выздоровеем, уедем отсюда… уедем в город.
Она не хотела гасить в нем надежды, приносившей ему радость.
– А по-моему, и здесь хорошо. Зачем нам ехать в город?
– Ты ничего не понимаешь, Ольга. Мы опять будем такими, как те… Провались он, этот лепрозорий. Вон Туркеев говорит, что я «гляжу хорошо», по плечу похлопал, обнадеживал. Пошла бы и ты к нему как-нибудь.
– А что, он снимет рукой, что ль? Все равно не снимет.
– Кто знает, может, и скажет о чем-нибудь хорошем.
Но Оля считала ненужным ходить к доктору осматриваться, расспрашивать его. Зачем она будет надоедать людям, если болезнь известна ей лучше, чем всем врачам в мире?
Она, вероятно, долго еще не ходила бы на осмотр, если бы не проявил инициативу сам доктор Туркеев. Он встретил ее как-то на дворе и остановился:
– Вы что это, батенька, и носа не хотите показать в амбулаторию? Так не годится. Так нельзя. Надо прийти. Завтра придите. Я сам осмотрю вас. Приходите, приходите.
– А для чего смотреть? – улыбнулась она. – Все равно не поможет.
– Нет, вы уж приходите, милая. Там видно будет.
На следующий день она пошла.
Туркеев осмотрел и задумался.
– Странно… – Он долго осматривал больные места, потом перевернул снова ее больничный листок.
– Вот тут, – сказал он, – значились у вас язвы в предплечье и на бедрах, пятна на лице и на правой руке, на груди – свежая, открывшаяся язва. Но я не вижу ничего. На плечах – зажившие рубцы, и на груди тоже. – Он задумался.
– Было у вас все это или запись неправильная?
– Наверно, было, доктор, если записано.
– Позвольте, а вы, что же, не помните, забыли?
– Не знаю, доктор.
– Вот тебе раз. Как это так?
– На груди, помню, была язва.
– А когда она начала заживать?
– Как будто с год назад. Но мне все кажется, будто грудь еще болит.
– Так вы, батенька, доложу вам, выздоравливаете… У вас совсем хорошо, право. У вас лучше, чем у мужа. Ну, ну, заходите, будем наблюдать.
Оля не поверила заключению доктора. Она, может быть, и замечала улучшение, но не верила в него. Она отнеслась к нему без внимания. Разве от проказы выздоравливают? Словам доктора Туркеева она не придала значения и потому не рассказала ничего Касьяну. Но с этого дня Оля стала серьезней и молчаливей. Время от времени Касьян продолжал мечтать, как они оба выздоровеют и вернутся «туда» и будут жить по-новому, сделаются «людьми».
Один раз, слушая его, Оля спросила:
– Почему ты думаешь, что оба мы выздоровеем? Предположим, не оба, а один кто-нибудь?
Касьян взглянул на нее, и в глазах его дрогнуло недоумение. Сам он как-то не мог додуматься до такой простой вещи. Вопрос жены его озадачил. Он не нашел ответа.
– Что ж ты молчишь?
Он молчал, а Оля вглядывалась в его недоуменные глаза и думала: что, если он выздоровеет, а она по-прежнему останется прокаженной, – уйдет он без нее или нет? И ей захотелось, чтобы не было такого выздоровления, – пусть лучше будет у нее прокаженный муж. Да, она не хочет его выздоровления, ибо чувствовала – жить без него больше не может, она любит его.
– Касьян, если ты станешь здоровым, а я – нет, ты бросишь меня?
– Если я выздоровлю? Вот тебе раз!.. Как это так, чтобы я выздоровел?.. Нет, – я не выздоровлю…
– Значит, ты бросил бы меня?
Он ничего не сказал. Касьян не знал, как бы он тогда поступил.
Оля вздохнула.
– Эх ты, – сказала она тихо, – значит, бросил бы прокаженную жену…
– А ты?