Прокаженные. История лепрозория

– Не знаю, может быть – ушла, может быть – нет. Разве я могу знать?

Спустя неделю после этого разговора Касьян почувствовал себя плохо. У него открылись затянувшиеся было язвы. Он слег. Оля привела Туркеева. Тот, осмотрев его, ничего не сказал, и потому, что он ничего не сказал, Касьян понял: ему уже никогда не излечиться от болезни.

Проказа съедала его тело, как моль, и тело было похоже на гнилую одежду: едва только зашивалась одна дыра, как рядом возникала другая. Тело расползалось. Он подолгу и молча смотрел на Олю, сидевшую с ним рядом, – замкнутую и молчаливую, и ему становилось жаль самого себя.

– Вот тебе и выздоровел, – криво усмехнулся он, – вот тебе и город, и новая жизнь…

От болей он не мог заснуть. По ночам стонал, ворочался на своей койке.

Тогда Оля поднималась, подходила к нему и усаживалась рядом. Она мазала язвы мазью, прикладывала к ним мокрые тряпки и по-прежнему молча смотрела на мужа.

Так проходили недели. Однажды Касьян почувствовал облегчение. Он начал спать, к нему вернулось спокойствие. Боли начали понемногу утихать. Доктор Туркеев сказал: дело идет к улучшению. Действительно, спустя полторы недели Касьян поднялся, и снова у него появилась надежда: ему опять захотелось говорить о городе, о будущем.

Один раз, когда он так мечтал, ободренный начавшимся облегчением, Оля сказала ему:

– Знаешь, у меня, кажется, уже ничего не болит.

Касьян не понял.

– Что не болит?

– Туркеев говорит, что я – почти здоровая. Язвы уже зажили, и пятна ушли.

– Язвы зажили и пятна ушли? Почему ушли? – продолжал он недоумевать.

Наблюдения доктора Туркеева действительно кончились тем, что он констатировал выздоровление Ольги. О чем говорило это выздоровление неизвестно; действительно ли проказа ликвидирована или только притаилась, сказать было нельзя. Ясно только, что микроскопическое исследование не нашло палочек Ганзена, язвы зажили окончательно, и Оля выглядела совершенно здоровой.

Первый, кто захлопотал по этому случаю, был Протасов.

Явившись к ней с поздравлениями и своими записями, он осыпал ее множеством вопросов, которые должны были пополнить его наблюдения и подкрепить известные ему «выводы». Протасов остался весьма удовлетворен ее ответами. На прощанье он спросил:

– Значит, скоро выпишетесь? Куда думаете ехать? Оля вскинула на него изумленные глаза и ничего не ответила.

Выписаться… Такая мысль до сего времени ей не приходила в голову. Что ей теперь надо делать? Протасов, сам того не подозревая, поставил мучительный вопрос. Действительно, как же ей быть? Выписаться или оставаться? Нет, конечно, нет. Не то и не это. Что же? Впрочем, зачем она пойдет «туда»? Ведь с ней Касьян… Разве в ее силах бросить его одного, такого несчастного, такого больного?

А он смотрел на нее тихими, радостными глазами и повторял:

– Видишь, Ольга, я говорил тебе, что мы выздоровеем… Обожди, и я подымусь… Мы уедем. А ты все не верила…

В жизни Касьяна и Ольги все продолжало идти по-прежнему, по-старому, но Касьян начал терять покой. Однажды ему показалось, будто Оля должна уйти от него, будто она готовится к уходу, но скрывает свои намерения, а она уйдет от него тайно, ночью, когда он будет спать. Впрочем, он спать не будет, он будет караулить ее… Конечно, он знает: Оля уйдет, ибо надежды на его выздоровление – вздор и больше ничего.

По ночам Касьян внезапно просыпался и тревожно шептал:

– Ольга, Ольга, ты тут?

И, услышав ее дыхание, успокаивался: она еще не ушла, она с ним.

Один раз он проснулся и почувствовал, что Ольги в комнате нет. Было темно. Касьян осторожно поднялся с койки, подошел к кровати жены и ощупал ее. Кровать была пуста.

– Значит, ушла, сбежала!

Он упал на койку, обхватил голову руками и зарыдал.

– Даже не попрощалась… Тайком, как будто я стал бы удерживать…

– Чего ты плачешь? – раздалось около.

Он поднял голову и в дверях заметил Ольгу.

– Ты что ж это?.. – прошептал он, стыдясь своих слез. – Разве ты не ушла?.. Не уехала… А я думал…

– Куда мне уходить?

– Разве ты не собираешься туда?

– Туда?

Она закрыла дверь и, войдя в комнату, опустилась на койку.

– Чего ты мудришь, Касьян? Почему ты не спишь? Кого караулишь?

– Ольга, милая… – сказал он после долгого молчания. – Ты вот что… Может, тебе жалко оставлять меня одного?.. Может, ты уходить не хочешь потому, что меня одного бросать жалко?.. Так не надо… Ты уходи. Я, может, тоже выздоровлю, может, и я уеду отсюда, а если нет, – ну что ж, значит, так суждено. А тебе зачем губить свою жизнь?

– Разве ты хочешь, чтобы я ушла?

– Хочешь – не хочешь, а оставаться тебе тут незачем. Какая тут жизнь – «ленивая смерть». Ничего больше.

С той ночи они никогда больше не говорили об этом, Касьян перестал караулить ее. Он понял: если Оля надумает уйти, то уйдет. А может быть, они по-прежнему будут жить вместе? Разве плохо жилось им все эти годы?

Впрочем, об уходе думала и Оля. Она не помнила, чтобы когда-нибудь у нее появилось непреодолимое желание покинуть лепрозорий. Она никогда не думала о городе. Ее не тянуло туда, потому что у нее там ничего не осталось.