Прокаженные. История лепрозория

– Ведь вы прекрасно знаете, что на здоровом дворе нет никаких музыкальных инструментов. Да и для рояля едва ли найдутся пианисты.

– А на больном? – слегка нахмурился Семен Андреевич.

– Вот именно из больных-то и можно составить оркестр, – опять забеспокоилась Серафима Терентьевна.

– Да, среди больных, пожалуй, можно найти музыкантов, – подтвердил Маринов и подумал: «Мы тут годами живем и не видим, а Орешников сразу почуял. Молодец». И тут же Маринов предложил отправиться на больной двор выявить музыкальные силы.

Орешников очень удивился, когда его заставили надеть халат, но Маринов строго заметил:

– Ты слушайся и наших правил не нарушай.

Семен Андреевич подолгу задерживался в каждом домике, беседовал с больными, а прощаясь, каждому желал поскорее выздороветь. Маринов посматривал на него с отеческим любопытством, улыбался в свои каштановые усы. Очевидно, ему приятно было видеть, как в Семене Андреевиче кипела молодая энергия.

Семен Андреевич весьма понравился больным. Он как-то сразу вызвал у них симпатии – очевидно, своим полным равнодушием к таким вопросам, как опасность, предосторожность и прочие, как говорил он, «пустяки». Его приглашали садиться – он садился, у него просили закурить, и он охотно давал папиросы. Всем пожимал руку крепким, сильным пожатием.

В одном из бараков гостям предложен был чай с вареньем. Доктор Туркеев нашел возможным принять угощение прокаженных. Все сели за стол, выпили по стакану чая, налитого рукой больной хозяйки. Семену Андреевичу, видимо, понравилось варенье, и он попросил прибавить еще. Он с явным удовольствием выпил три стакана чая и, поблагодарив, пригласил всю семью пожаловать к нему в город, тоже на чай, «как только представится возможность», причем приглашение это он сделал в такой форме, будто вопрос о выздоровлении всей семьи – дело бесспорное. Он играл с детьми больных, брал их на руки, к нескрываемой радости родителей, показывал им всякие смешные гримасы, обещал и следующий раз привезти гостинец, а придя в последний домик, стоящий на окраине поселка, занимаемый семьей Хабаровых, вдруг объявил, что он устал и хочет есть. Хозяйка предложила котлеты – «ежели не побрезгуете» – и пирог с картошкой. Семен Андреевич с радостью принял предложение, чем вызвал восторг у всей семьи, смотревшей на него с молчаливым восхищением.

В результате обхода больного двора выяснилось: «собственные силы» существуют, из них можно создать неплохой оркестр. Нашлись не только инструменты, но и две певицы – исполнительницы цыганских песен, нашелся даже один декламатор. Выяснилось также, к всеобщему удивлению, что Петя Калашников совершенно свободно играет на рояле – по нотам и без нот.

Серафима Терентьевна ликовала. От радости она волновалась больше всех.

Семен Андреевич был серьезен, деловит. Маринов молчал и только улыбался.

По поводу столь удачного «открытия Америки», как заметила Серафима Терентьевна, Орешников не проронил ни слова. Зато, когда возвращались на здоровый двор, он вдруг остановился. Его осенила новая мысль: не отыщутся ли среди больных, кроме музыкантов, еще такие люди, из которых можно было бы создать хоть маленькую труппу? Он хотел уже снова вернуться и произвести новое обследование, но его уговорили отложить до следующего раза.

Семену Андреевичу предложили остаться ночевать в лепрозории, что он и сделал. Утром, чуть свет, он помчался на больной двор, подробно и долго беседовал с музыкантами. Выяснилось: первый концерт можно назначить не раньше как недели через две-три.

Это обстоятельство, видимо, огорчило Семена Андреевича. Три недели! А он надеялся уже завтра-послезавтра слушать работу организованного оркестра…

– Ничего, надо потерпеть, – подбодрил его Маринов, – и оркестр будет, и труппу создадим. В этом деле мы, действительно, хромаем. Спасибо, брат, за рояль – я никогда не додумался бы.

Семен Андреевич ничего не ответил.

– Пойдем-ка, братец, мастерские посмотрим, – продолжал Маринов. – В музыке, можно сказать, я – ни бельмеса. А вот производственные процессы… У нас никто не сидит без дела, если человек на ногах. Всем находим работу. Даже слепые делают щетки и корзины – и какие щетки!

Матвей Леонтьевич Маринов работал в лепрозории сравнительно недавно, но он очень много успел. Будучи по профессии столяром и работая в городе на мебельной фабрике, он привез однажды партию столов, стульев, шкафов, заказанных лепрозорием. Туркееву весьма понравилась мебель, и он не замедлил высказать по этому поводу одобрение. Пригласил его на обед. Тут выяснилось, что Маринов не только хороший мастер, но и партиец, коммунист с восемнадцатого года.

– Батенька! – ужасно обрадовался Сергей Павлович. – А не могли бы вы оказать нам одну большую услугу? Ведь вы партийный и к тому же хороший мастер! Не могла бы партия послать вас к нам? Ну хотя бы на годик – организовать некоторые производственные процессы, скажем столярную мастерскую, а? Как вы думаете?

– А для чего вам такая мастерская? – не понял Маринов.