Прокаженные. История лепрозория

Ее умные, проницательные глаза радостно остановились на Вере Максимовне, которая зашла в амбулаторию на часок – помочь врачам. Девочке, очевидно, стало приятно, что пришла «докторша», которую так чтил весь больной двор, а дети – в особенности.

– Видишь, молодец какая, – похлопала Клашеньку Вера Максимовна. – Я так и знала: ты аккуратная девочка, – и погладила ее по волосам.

Клашенька покраснела, смущенно взглянула на Туркеева, прилаживавшего шприц.

– Да, она у нас терпеливее многих стариков, – похвалил Сергей Павлович, – самая приятная пациентка, – не капризничает, не плачет, даже не морщится. А за это, как только она подрастет, мы отправим ее к мамочке. Ты приедешь к маме большая, красивая – даже не узнать. Хочешь быть большой и красивой?

Девочка улыбнулась, опустила голову, наблюдая, как игла входит в кожу.

– А может быть, даже и раньше отправим – посмотрим, как ты поведешь себя, – продолжал Туркеев, работая иглой.

Клашенька проживала в лепрозории уже года полтора вместе с больным отцом и больной старшей сестрой – семнадцатилетней Дуняшей. У нее была пятнисто-анестетическая форма проказы, бросившаяся уже на лицо.

– Больно? – спросил Лещенко.

Девочка промолчала, еще ниже наклонила густоволосую черную головку.

Вера Максимовна почувствовала острую жалость к этому бедному ребенку.

Доктор Туркеев говорил про Клашеньку, что надежд на выздоровление чрезвычайно мало, почти никаких. Как правило, болезнь у детей протекает тяжело и поддается лечению значительно хуже, чем у взрослых. Задача лечения в данном случае состояла, по мнению Туркеева, в том, чтобы приостановить дальнейшее развитие болезни и, по возможности, локализовать внешние признаки. Он этого и добился: болезнь Клашеньки перестала прогрессировать, пятна, появившиеся на лице, побледнели, оставшись в виде темно-оранжевых ореолов. «Это уже большой шаг вперед», – говорил Сергей Павлович, но продолжал сомневаться в возможности излечения. Поэтому-то он и обещал ей «отправить к мамочке» не скоро, а «как только подрастет».

Судьбу девочки хорошо знал весь лепрозорий. Началось с самого Кудрявцева – Клашенькиного отца.

Лет пять назад он прибыл в лепрозорий с пораженными кистями рук.

Положение его считалось тяжелым. О том, что у него проказа, он узнал лишь на десятом году после появления первых признаков. До постановки правильного диагноза никто не подозревал у него проказы, – ни он, ни окружающие.

Это был чрезвычайно тихий, скромный человек, прибывший сюда откуда-то с побережья Каспийского моря. Болезнь угнетала его, но он крепился, молчал.

Его принялись лечить. На процедуры он смотрел как на лишнее, бесполезное дело, но принимал аккуратно, стойко, скорее – в порядке выполнения повинности, чем из понуждения вылечиться.

В первый же год болезнь пошла на убыль: язвы начали зарубцовываться, узлы рассасываться. Он повеселел и усиленно принялся за лечение. А года через три Туркеев неожиданно спросил его – не хочет ли он поехать месяца на два в отпуск?

Этот вопрос показался Кудрявцеву невероятным. Он смотрел на Сергея Павловича так, будто тот насмехался. Разве прокаженные имеют право ездить в отпуск. Разве их можно отпускать из лепрозория? Разве им дозволяется общаться со здоровыми людьми? А если можно, то, значит, он снова – человек! Но нет! Не может быть! Ведь все-таки, все-таки он прокаженный…

– В какой отпуск, Сергей Павлович?

– Ну, скажем, домой или куда там…

– Как же домой? Непонятно, доктор, – окончательно смутился Кудрявцев, все еще опасаясь, что над ним насмехаются.

– Очень просто: сядешь в поезд и месяца на два прокатишься к себе домой. Там ведь у тебя жена, дети…

– Да, жена, дети, – тихо согласился он.

– Вот и поезжай.

Эта неожиданная новость до того взволновала Кудрявцева и так подняла его настроение, что через три дня доктор Туркеев отметил у него резкое улучшение пораженных участков. Это странное обстоятельство он объяснил одним: внезапным «радостным» возбуждением организма. Такие случаи бывали.

Многие лепрологи утверждают, что самое действенное средство исцеления от проказы – хорошее настроение больного. И наоборот, удручающее душевное состояние влечет обострение. Вот почему умные, чуткие врачи всеми средствами стараются поддержать у больных если не радостное, то хотя бы бодрое состояние. Одним словом, Кудрявцев уехал в отпуск, а через полтора месяца, как ему было предписано, вернулся обратно. Он привез вместе с собой трех дочерей: пятнадцатилетнюю Дуняшу, двенадцатилетнюю Гашу и Клашеньку. Так же, как и отец, все они были больны проказой. Впоследствии он так рассказывал о своем отпуске.

– Даже не верилось, что вот я опять еду туда и будто здоровый, как все.

Еду, а сердце уже там, дома. Легко сказать – три года не виделись? Еду, а все думаю – каково-то им теперь без меня? А бедность у нас большая. У меня их шестеро – все девочки – и жена. Каково-то, думаю, жилось им эти три года?

Может, поумирали от голода? А у самого радость – вот какая! Сам-то я рыбак.

Сети, думаю, остались, и подчалок остался, баба, пожалуй, сама справилась.