Прокаженный

Расхититель внезапно понял, что проморгал ферзя, вздохнул, горестно поцокал языком и политинформацию продолжил.

— За первым столом помещаются хозяева хаты — блюстители воровских законов. Второй стол — «пристяж» — доводящие решения первостольников до сокамерников. За третьим столом бойцы сидят, вершат суд и наказание от имени первого стола, по принципу «лучше перегнуть, чем недогнуть». Картинка обычно набита у них на плече — гладиатор с мечом. Четвертый стол для людей в возрасте, они ни за что не отвечают и живут по принципу «моя хата с краю». Пятый стол для людей, отвечающих за «дорогу», самих их называют «конями», а бывают они дневные и ночные. Так я к чему все это говорю, — Яхимсон вытер свой несколько широкий книзу нос и, опять вздохнув, положил своего короля на шахматную доску, — если вся эта накипь на первом столе чего-то захочет, своего она добьется непременно. А чтобы легче человека достать, много всякой фигни напридумано, взять хотя бы прописку, — расхититель неожиданно махнул в неопределенном направлении рукой, — ну, в начале проводится «фоловка» — знакомство с законами тюрьмы, беглый, можно сказать, обзор. А потом — экзамен, собственно, эта самая прописка и есть. Вопросы разные задают, типа: «Мать продашь или в задницу дашь?» Или там: «Что будешь есть, хлеб с параши или мыло со стола?» Затем предложат проделать что-нибудь, ну, к примеру, скомандуют «садись», и во всем обязательно есть подляна какая-нибудь. Чуть оступился, и тебя опустят. Сколько дохлой рвани малолетней, не выдержав прописки, стало вафлерами — один Бог знает.

Яхимсон нынче был говорливей обычного, потому как с утра его навещал адвокат и поведал, что трестовский папа нажал в обкоме и оттуда уже был звонок самому главному дракону.

Титов же своего «доктора» еще ни разу не видел, таскали его только к «сове» — следователю прокуратуры, и когда Рото-абимо дал прочесть мысли того, аспиранта от внезапно набежавшей бешеной злобы даже затрясло.

Звали служителя закона Сергеем Васильевичем Трофимовым, и, внешне совершенно невзрачный — щупловатый, лысый, в очках, из-под которых виднелись маленькие бегающие глазенки, — он буквально упивался своей властью над судьбами человеческими. В жизни своей он сам не имел ничего — ни мужской потенции нормальной, ни друзей, ни счастья семейного, — а была у него только возможность кидать за решетку людей, и ощущение полной зависимости сидящего перед ним подследственного от того, что нарисуют в протоколе его маленькие, вечно потные ручонки, наполняло душу следователя восторгом и ликованием. Он и взятки-то брал весьма осторожно и с опаской, чтобы только, не дай Бог, не поймали, и попасть в тюрьму боялся гораздо меньше, чем лишиться любимого дела всей жизни своей.

Обычно Сергей Васильевич любил, чтобы клиент перед допросом попарился в «стакане», и когда Титова поволокли на исповедь вторично, то оказалось, что следователь пока еще был занят, и только, прокантовавшись больше часа в одноместной, с низким потолком камере, аспирант предстал перед его блиставшими из-за мутных стекол очами. Пушкарь закрыл за ним решетчатую дверь тигрятника и из хаты вышел, а Трофимов закурил, разложил бумажонки по всему столу и с энтузиазмом начал мотать подследственному душу. Собственно, ничего такого сложного в деле не было — оставалось установить вменяемость клиента, и предстояло лишь написать постановление о проведении психэкспертизы, вот только сам подследственный уж очень Сергею Васильевичу не нравился: ведет себя нагло, смотрит вызывающе, будто в самую душу глядит, и не понимает, дурачок, что сто вторая статья на лбу у него светится.

Поиграв с полчаса в вопросы и ответы, Трофимов написал на протоколе: «От чтения и подписи отказался», кликнул контролера и, когда Титова увели, закурив «Столичную», негромко сам себе сказал: «Вот сволочь косоглазая, не уважает».

Когда вернувшийся в хату аспирант с мрачным видом расположился в одиночестве, к нему, как всегда, подсел Яхимсон, для приличия секунду помолчал и, вздохнув, сказал:

— Следак тебя как пить дать погонит на пятиминутку, так ты объяви себя Наполеоном, коси на вольтанутого, и хоть говорят, что в доме жизнерадостных житуха не сахар, один аминазин чего стоит, но все-таки «на луну» не отправят. А так статья у тебя подрасстрельная, и в лучшем случае попадешь ты на крытку с такой аркой, что откинешься оттуда прямо в журню.

В это самое время откуда-то из угла послышалось шуршание промасленной бумаги, и в воздухе разлился ни с чем не сравнимый аромат копченостей и чеснока, — оказывается, это гнилозубый начал интересоваться содержимым присланной ему «коки» — передачи то есть. Ни слова не сказав, Титов поднялся и, неторопливо приблизившись к уже исходившему на слюну обладателю харчей, все так же молча вырвал фанерный ящик из его рук.

— Это мое, отдай, падла.