Прокаженный

— Здорово вы ему врезали, — услышал он в этот момент негромкий голос и, обернувшись, увидел нестарого еще мужика в очках, — Яхимсон Яков Михайлович, расхититель соцсобственности. — И чувствуя, что ничего плохого не будет, разговорчивый придвинулся поближе.

Аспирант пожал влажную, дряблую ладонь и промолчал, зато собеседник его явно страдал словесным недержанием, и очень скоро стало ясно, что насчет своих однокрытников Титов попал конкретно в цвет. Окунули его, оказывается, в хату лунявую — туда, где собрались «выломившиеся на кормушку» — те, кто, не поладив со своими сокамерниками, вызвал контрольную службу, и даже своей «дороги» — связи то есть — в камере не было.

— Вот этот, — Яхимсон поднял бровь и незаметно указал на хмурого, со снулым взглядом парня, — контактер, Парашу целовал каждый вечер, а вот, видите того, со шрамом на лбу, — он кивнул подбородком куда-то в угол, — своих подельщиков сдал, так его запарафинили, — еле вырвался, прямо с параши, да ведь все равно никуда не денется, — на зоне отпетушат.

Интересный такой получился разговор, содержательный. Оказалось, что ранее не судимых помещают в следственном изоляторе в камерах вместе с теми, кто на зоне уже бывал, ну а те, быстро становясь обирохами, сдирают шерсть с однокрытников, не стесняясь. Благо способов придумано множество.

Можно, скажем, для начала «сыграть на балалайке» — спящей жертве вставить бумажку между пальцами ног и поджечь; можно оттянуть у нее кожу на животе и резко ударить — хорошая штука, «банки ставить» называется; можно также применить бастанду — лупить что есть силы по пяткам ног. Кроме того, можно сыграть в такие милые игры, как «чмок» или «сапог», а лучше всего просто «сандальнуть» лежащего по голове ногами, обутыми в кирзовые ботинки ЧТЗ. Однако лучше всего, конечно, найти предлог и человека запарафинить — накинуть ему на шею полотенце и, когда он сознание потеряет, провести ему членом по губам, чтобы пришел он в себя на параше и всю оставшуюся жизнь на себе носил клеймо отверженного. После этого его можно заставлять делать самую грязную работу, разговаривать и садиться с ним за стол западло, ну а если будет настроение, то и трахнуть его можно где-нибудь в самом темном углу хаты.

Титов глянул на горизонт: на фоне тюремной решки пряталось за облака скупое ужае осеннее солнышко, — и первый раз за все время он спросил:

— А сам-то ты почему здесь?

Оказалось, что один из прежних соседей Якова Михайловича по камере имел уже две ходки, а также портачку на груди, изображавшую беса, проткнутого кинжалом, и потому уж очень он подследственного расхитителя собственности доставал, заявляя громко, что «раз жиды пархатые Христа распяли, то пускай Яхимсон своей поганой жопой за это дело ответит». Когда ж он от слов начал переходить к делу и для начала стал заставлять ломового «гарнир хавать» — дерьмо то есть, тот не стерпел и, бомбанув, вызвал «кукушек», которые и кинули его в лунявку.

— Здесь все же лучше гораздо. — Яков Михайлович внезапно замолчал и, переждав, пока уже оклемавшийся гнилозубый, у которого на месте носа было большое кровавое месиво, отойдет подальше, сказал: — Говорят, он на зоне шестерил, и в хате своей за карточный долг его чуть не опустили, а вот здесь сколько крови попортила всем эта сволочь корзубая — не мерено.

В голове Титова внезапно звуки бубна и голос Рото-абимо стали слышны сильнее, и, придвинувшись к чуть живому гнилозубому, распростертому на самом престижном месте — внизу у окна, он за ухо поднял его с плацкарты, скинул его матрац в проход и сказал:

— Теперь помещаться будешь у параши.

Заметив, что тот медлит, аспирант мгновенно выпрыгнул вверх и, сильно ударив его основанием стопы в распухший нос, даже не глянул в сторону сразу упавшего тела, а, сдернув лежавшее на соседней койке лицо кавказской национальности на пол, громко позвал:

— Эй, Яхимсон, сюда иди.

В это время чернявый сын гор вскочил с пола и с криком: «Я маму твою…» — попытался захватить Титова за шею, но, получив сразу же сильный удар коленом в пах, замолчал и согнулся, а падающий удар локтем в основание черепа заставил его вытянуться неподвижно под нарами.

— Теперь будешь спать здесь. — Аспирант пнул начавшего было вылезать кавказца в живот и, показав расхитителю соцсобственности на освободившуюся койку, поднял глаза на окружающих и тихо спросил: — Возражения есть?

Глава шестая

— Это хорошо, что ты мента замочил до кучи, — промолвил Яхимсон и, дождавшись, пока Титов передвинет коня, надолго задумался.

Вот уже час, как они играли в шахматы, и аспирант, который молча слушал бубен Рото-абимо, постоянно выигрывал, хотя расхититель соцсобственности и клялся, что имел первый разряд.

— Понимаешь, — перворазрядник решился было сделать рокировку, но почему-то передумал, — ведь главное что, было бы к чему прицепиться, а сто семнадцатая — это хороший предлог испоганить жизнь человеку. Это у нас в лунявке беспредел, а в нормальной хате все по закону — там иерархия столовая.