Прохладное небо осени

Не было у нее более тягостного на совести, чем Володя... Как хорошо, что он в Ленинграде, что у него – жена, сын... Когда же он женился, если сын в десятом классе?..

7

– У меня, ребята, – сказала Дюймовочка, – сохранился список нашего десятого-второго. Взносы на Красный Крест собирала или на что-нибудь другое. Но – факт: полный список. Недавно в старых тетрадках раскопала. Так вот – одной трети нет. Кто на фронте, кто в блокаду. Двое – исключение: Клава Семина – от туберкулеза в сорок шестом и Виталька – в авиационной катастрофе. В Сочи отдыхать летел.

Дюймовочка сообщила это, и все в ответ молчали. Потом Гриша Неделин проговорил:

– В судьбе десятого-второго судьба поколения. И первая половина двадцатого столетия. Человек не подозревает, до какой степени он мало зависит от себя и как барахтается в руках своего времени.

– Ты утверждаешь... – заспорил с Гришей Виктор Потрошков.

И опять изнакуренной, наполненной людьми – бывшими одноклассниками – комнаты ушла тишина, вернулся прерванный Дюймовочкой веселый гвалт.

...Гриша Корниенко, Инессин сослуживец, как-то рассказал, что встретил школьного товарища спустя пятнадцать лет и ничего приятного в этой встрече не оказалось – одна неловкость. Чужие люди. Общая парта в далекие годы оказалась слабым связующим звеном. Коротко ответили на вопросы – кто где, чем занимается – и ответы тотчас же, как разошлись, забыли, как тотчас забывают содержание анкеты того, кого заранее не собираются брать на работу.

Поэтому Инесса, не признаваясь даже самой себе, с тревогой ждала сегодняшней встречи.

Но ничего похожего не произошло. У каждого в жизни есть люди, которые прочно входят в его биографию. Далекие друзья. Погибшие товарищи. Похороненная кем-то чужим на Пискаревском кладбище мать. Они с тобой и в тебе, пока ты сам жив.

Инесса видела: не одна она ощущала это сегодня, здесь.

Она пришла раньше всех, почти одновременно с Лилькой. Та примчалась с работы и спешно мешала на кухне какие-то салаты и паштеты, вдвоем они управились быстро. Лилька, как выяснилось, ночью почти не спала – «подготовить» мужа не сумела, и, когда, нагулявшись, в первом часу ночи явилась домой Оля, отец был уже весь не в себе. Лилька испугалась, как бы не прибил дочку, хотя никогда детей пальцем не тронул.

– Понимаешь, – рассказывала Лилька, нарезая кубиками соленый огурец, – он ее, Олю, как-то ненормально даже любит. Его бы воля, он ее замуж не только бы сейчас, никогда не отдал, лишь бы не отпускать от себя. Эгоистическая родительская любовь. Обычно такие переживания у матерей единственных сыновей – им-то уж и подавно кажется, что совершенно незачем сыну жениться, уходить от них к какой-то чужой женщине. Сын старой девкой не останется... А ведь дочке можно жизнь поломать, если женихов выбирать по своему вкусу и свои сроки назначать.

– Миша этот – неплохой, похоже, мальчик, – сказала Инесса, чтоб поддержать Лилькин дух.

– Очень даже хороший мальчик, но нашему Константину Васильевичу принца подай – мало, Иннокентия Смоктуновского – тоже маловато, вот насчет космонавта – не знаю, не выяснила.

...Сейчас Лилька сидела за столом, и никто о ее бессонной ночи и переживаниях догадаться не смог бы, словно на время этой встречи отключила себя от них, не подпускала к себе. Шумела, хохотала, танцевала, убирала одни тарелки, ставила другие, а Костя ей старательно помогал, и Инесса видела: осознал себя виноватым – не перед дочкой, перед Лилькой – и старается искупить вину. К Лильке он вообще относился так трогательно-преданно, как редко в жизни встретишь.

За столом кричали, спорили, что-то вспоминали – ребячьи свои шалости, забавные происшествия.

– Виктор, помнишь, как ты в шкафу, в физическом кабинете, на контрольной заснул? – спросила Лара Головина, и в комнате грохнул смех, будто только сейчас это произошло.

– И кто бы подумал, – сказала Лилька, – что из тебя, Виктор, выйдет человек.

– Никто, – согласился Виктор Потрошков, ныне подполковник-артиллерист. – Меньше всех я сам от себя этого ожидал. И ведь – неплохой человек, а? – и он выпятил грудь, обтянутую кителем. – Недавно на Исаакиевской Розочку встретил – это наша математичка, Роза Савельевна, – получил разъяснение хозяин дома, хотя он и без того наперечет знал по именам весь десятый-второй класс и его учителей. – Старенькая стала. Усохла как-то. Но сразу узнала. В каком году у нее учился, в каком классе – все помнит. Любила, говорит, я ваш десятый-второй. Не припомню, чтобы с тех пор у меня лучше класс был. Не потому, что так уж замечательно учились, и ты, говорит, порядочный лентяй был, а вот хорошие вы были ребята. Почти все без исключения, говорит, как нарочно подобрали.

– И у нас, наверно, лучше учительницы не было, – сказала Инесса.

– Вот ты, Гриша, утверждаешь, – вернулась к спору Дюймовочка, – что человек не зависит от себя...

– Я совсем не это утверждаю.

– Нет, ты погоди. Вот погляди, наш класс. Чего нам только в жизни не досталось. Кому фронт, кому блокада. Я про себя не говорю.

– Почему – не про себя? – возразила Лилька. – Тебе тоже досталось дай Бог.