Прохладное небо осени

– Я не об этом. Я – кто? Домашняя хозяйка. Никто.

– Трех сынов вырастила – и никто? Ничего себе времечко наступило.

– А ты – двоих, а при этом еще врач, тебя не только в твоей больнице, тебя многие в Ленинграде знают. – И повернулась к Инессе: – Очень многие, я часто слышу, хотят именно к ней, в ее отделение попасть.

– Ну ладно, так что ты хочешь этим сказать? – нетерпеливо перебила Лилька.

– А то, что какое ни было время, а все у нас стали людьми. После войны долго ведь еще и холодно и голодно было, а учились, наверстывали. Клава Семина да я – только мы и не учились. Ну, Клава больная была, а я...

– Про меня – забыла? – это Нина Озолина.

Да, Нина Озолина, одна из самых лучших учениц в классе, – без образования. Дюймовочка – та, как только школу кончила, сразу же вышла замуж и быстро родила сына. Потом – еще двоих. Сидит сейчас – большая, толстая, домовитая, с красивым лицом мадонны – богиня-покровительница материнства и домашнего очага... А Нина?..

Инесса сегодня Нину не сразу узнала. Не потому, однако, что годы тронули ее больше, чем других. Скорей, даже меньше. Но она стала совсем непохожей на себя прежнюю. Была как гимназисточка – в те огрублявшие девчонок годы, когда самое важное, чуть не дело чести – мерещилось – было не отстать от мальчишек ни в нем, – такие девочки-гимназисточки или тургеневские девушки были редким исключением. Все – стриженые, а у Нины – две толстые коротенькие косы; полузаплетенные, они спиралями вьющихся концов растекались по груди. Все – шумные, она – сдержанная, немножко скрытная. Однажды на школьном маскараде оделась Татьяной Лариной, и все решили, что Пушкин, скорей всего, свою Татьяну должен был именно такой представлять... Сегодня явилась: взбитая стрижка красновато-рыжих волос, в ушах длинные серьги – два янтарика, как две падающие капли свежего меда; подмазанные глаза; юбка – ни на сантиметр не длиннее, чем прилично носить женщине ее возраста, – не вызывающе и стройные ноги на виду. Деревенская Таня Ларина и та меньше, наверно, преобразилась, ставши петербургской дамой света.

Здороваясь, Нина, оберегая себя от вопросов и возможной чьей-то неловкости, шутливо докладывала:

– Не замужем, детей не имею.

Была прелестная девушка, стала интересной женщиной. И вот – не замужем, бездетуха. Не родись красивой... Впрочем, непохоже, чтобы Нина была несчастлива: вид у нее жизнерадостный, глаза блестят, смех неподдельный. Не в том же обязательно счастье женщины, чтобы – муж, дети... В чем же Нинино счастье – если оно есть?.. Угадать Инесса не может.

А Нина рассказывает про младшую сестренку Томочку:

– Сестренке моей уже, как ни крути, а тридцать четвертый годок. Окончила университет, преподает английский. Сынишке восемь лет. Имею племянника – лично я. Бездетная любящая тетка для племянника – клад.

Это у той самой Томочки – такой беленькой, щупленькой, одни косточки да синие жилки, девочки – восьмилетний сын и она преподает английский? Чудеса, бывают же на свете чудеса! От чего только Нина не уберегла свою сестренку! От голодной смерти, от детдомовского сиротства... Ходит теперь рыжая, в короткой юбке и при серьгах, сидит в своей аппаратной на радиостудии, покупает в Елисеевском шоколад племяннику... Кто-нибудь и облает ее на улице ни за что, продавщица нагрубит, начальство отпуск летом не даст. И почему бы ей исключения?.. Ничего о ней люди не знают. Только и видят – прическу, серьги, стройные ноги.

Это они вот, кто собрался здесь, видят друг друга в нескольких измерениях сразу – прошлое и настоящее, что – на виду, а что за ним скрыто. Вот, например, Нина. Была превосходная лыжница. В восьмом классе ее выбрали комсоргом...

Отец у них с Томочкой был контр-адмирал, по-тогдашнему флагман третьего ранга, кажется. В школе о высокопоставленном Нинином отце долго не знали. Нина не докладывала, отец в школу не наведывался. И к Нине домой ребята не ходили – она жила от школы дальше всех, на набережной, около площади Труда. И однажды – учились они в восьмом классе – в дом этот попал Генка Денисов, сосед Нины по парте. Попал, потому что забыл принести ей в школу какую-то книгу, а книга была Нине позарез нужна, вот он после школы сбегал домой, а потом потопал на набережную Лейтенанта Шмидта и там в дверях нос к носу столкнулся с контрадмиралом, которому Нина вслед кричала:

– Папа, ты оставил очки!

Контр-адмирал с Генкой приветливо поздоровался, и Геннадий, который мечтал после школы поступить в военно-морское училище то ли имени Фрунзе, то ли имени Дзержинского, был этой доступностью большого командира Военно-Морского Флота совершенно ошеломлен. Нина, вынеся очки, Геннадия отцу представила:

– Это, папа, Гена Денисов, я сижу с ним на одной парте, и мне вечно приходится ему подсказывать. – Она смеялась. Геннадий учился хорошо, он поставил себе целью многого в жизни добиться. Если Нина ему и подсказывала, то в исключительно редких случаях – она думала быстрей, чем он.