Читаем Проходчики. Всем смертям назло... полностью

* * *

Лето выдалось сухим и жарким. Дул горячий восточный ветер, гоня по улицам города серые тучи песка и пыли. Скрипело на зубах, и глаза жадно всматривались в мутную бездонную синеву в томительном ожидании перемены погоды и желанного дождя. Раскаленные за день дома всю ночь источали жар, расплавленный асфальт резко пах резиной и бензином. Ни дневная тень, ни ночь не спасали от зноя.

Телефон по-прежнему не знал устали, Тимофеевна уже без прежнего энтузиазма высыпала из сумки по сто — сто пятьдесят писем за раз. Теперь и она, наверное, не прочь была обложить меня дополнительными почтовыми пошлинами за перегрузку почты. Жили мы в новой квартире на третьем этаже, почтовый ящик не умещал всей корреспонденции, и ей каждый раз приходилось подниматься к нам в квартиру. Она уже не спрашивала, всем ли я буду отвечать, потому что сама видела, что теперь не только ответить, прочитать все письма не хватает времени. И непрочитанных действительно собиралось все больше и больше. Работа над новой повестью не двигалась. На душе было скверно, я злился на самого себя, что не могу продолжить работу, что бездарь я и лентяй. Мое состояние не ускользнуло от всевидящего ока Риты и Ивана, и события не заставили себя ждать.

— Вот что, Владислав Андреевич, — загадочно произнес Иван, заехав однажды ко мне прямо с работы.

«Он что-то замышляет серьезное», — подумал я, услышав такое официальное обращение.

— Жека (это его жена — Евгения) путевки в Крым достала. Правда, не шик, но и на турбазе можно хорошо отдохнуть. Билеты на самолет я взял. Послезавтра в одиннадцать тридцать даешь Николаевку!

— Но ты же на работе?

— Воронин уступил мне очередь на отпуск. Ясно? — Иван шмыгнул носом и заговорщицки подмигнул Рите.

— А Наташа, Таня?

— С нами полетят, куда ж их…

— Но… неожиданно все это…

— Послезавтра в десять ноль-ноль подъеду на такси. Усек? И никаких бумаг с собой! Замечу — в море выброшу! Усек? Ну что вам еще рассказать! — и, прикрыв ладошкой рот, захохотал.

«Спасибо, дружище, отдохнуть мне действительно надо. Последние три года выдались не из легких».

— Хорошо, Вано. Шахматы прихвати и фотоаппарат.

— В Клым поедем! В Клым! В Клым! — ударила в ладошки Татьянка. — А я давно все знала! Мне Натаса (это пятилетняя Иванова дочь) все лассказала!

— Ах вы, заговорщики!

Крым… Мне еще не приходилось бывать там я в море ни разу не приходилось купаться. В памяти запечатлелся свинцовый Ледовитый океан в белых изломах шторма, и я никак не мог представить себе, как может выглядеть теплое южное море, в котором можно купаться, лежать на мягком, горячем береговом песке и загорать. И уже в самолете, удобно развалившись в мягком кресле, я облегченно вздохнул: «Ну, слава богу! Прощайте, бесконечные телефонные звонки, волнения многочисленных выступлений, встреч, постоянная боль от чьей-то неустроенной судьбы, прощайте, охапки писем, до свидания, застрявшая в сомнениях работа над новой повестью! Я беззаботный курортник, пусть полудикарь (так даже лучше), меня никто там не знает, не будет дергать, расспрашивать. Отдохну, наберусь сил, загорю, как негр, наберусь мыслей, неторопливо, спокойно обдумаю дальнейший ход повести, наговорюсь вдосталь с Иваном. Неужели все это может сбыться? Да здравствует море, воздух и солнце!»

— Я котелок прихватил, — толкает в бок Иван. — Уху заварим — пальчики оближешь! В Николаевке караси во!

— Так караси в пресной воде водятся.

— Все равно! — загорелся он. — Какая тебе разница, что в ухе плавает! Красную тряпку на крючок нацепишь, и сразу пять штук цепляется! Таранки насушим!..

— А ты был?

— Где?

— Ну, на Черном море. Мы туда, кажется, летим?

— Какая тебе разница? Чего ты пристал!

— А треплешься: «Караси, караси!» Болтун!

— Так мне ж обо всем Воронин рассказал.

— Ну если только Воронин. А удочку прихватил?

— Зачем?

— Ну ясно, карасей будешь руками хватать!

— Так мы сеть у рыбаков попросим.

— Масштабно мыслишь. Траулер неплохо бы выпросить. Нам и рефрижератор подойдет или китобой, а?

— И от ледокола не откажемся! — не выдержал Иван и расхохотался.

Устроились мы на высоком морском берегу, в нескольких шагах от моря, в маленьких фанерных домиках, бок о бок двумя семьями. Внизу плескалось море, белой пеной накатывалось на берег и, шурша галькой, отступало назад, переливаясь изумрудными глыбами. Вдали, у самого горизонта, дымил корабль, ближе к берегу тихо покачивались на волнах белые рыбацкие лодки, откуда-то появилась длиннокрылая чайка, кривой дугой прошлась над берегом и с томительным криком скрылась за мысом. Несколько минут мы все не могли оторвать от моря глаз и молча радовались. Потом мы с Иваном, не сговариваясь, разом ринулись вниз — и вот уже Черное море лежало у наших ног. Иван торопливо разделся, снял одежду с меня, как молодой жеребчик, взбрыкнул ногами и с гиком бросился в воду. Недолго думая, я ринулся за ним. С берега нам что-то кричали и махали руками Рита и Женя. Иван нырнул, высоко выпрыгнул из воды и, громко фыркая, поплыл к буйкам. Я перевернулся на спину и, широко загребая ногами, пустился вдогонку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное