Много лет назад, на прошлой работе, я участвовал в одном эксперименте. Я занимался статистической обработкой результатов, но мне неоднократно пришлось наблюдать и саму процедуру. Подопытного фиксировали в кресле неподвижно, специальным устройством растягивали веки, и закрыть глаза он не мог. Чтобы склеры не высыхали, лаборант периодически капал на них физраствором. На тело и голову устанавливались датчики, измерявшие интенсивность физиологических и нервных процессов. На экран перед испытуемым проецировали видеозапись – его дочь занимается сексом. Все женщины на пленках были совершеннолетние, часто замужние. В записи не было сцен насилия. Все происходило по согласию и с очевидным удовольствием. Иногда записи были подлинными, чаще очень качественно смонтированными, о чем подопытный, разумеется, не знал. Объекты эксперимента не испытывали физической боли. Психотропные препараты не применялись. Единственным средством воздействия был видеоряд.
Результаты оказались поразительными на всех уровнях. Пульс и дыхание очень сильно ускорялись, повышалось давление, часто до критических значений, электрическая активность мозга просто зашкаливала, наблюдалось непроизвольное сокращение мышц тела. Практически всегда фиксировалось мощнейшее возбуждение. Чем раскрепощеннее вела себя женщина на экране, тем сильнее были реакции. Уже через несколько минут эксперимента подавляющее большинство участников начинали кричать, плакать, требовали остановить пленку, выражали готовность сделать что угодно, предоставить экспериментатору любую информацию, просто в обмен на прекращение показа.
Мне, молодому административному сотруднику, столь сильный эффект был непонятен. Однажды я спросил руководителя проекта, доктора медицины, почему объекты испытывают такие страдания, если все действия на пленке происходят добровольно. Тот улыбнулся и сказал:
– В том-то и дело, что добровольно. В параллельном эксперименте, в котором мы показываем сцены изнасилования, результаты слабее в разы. Там вся гамма эмоций концентрируется на насильнике. Это как громоотвод, уводящий разряд молнии в землю. Если же громоотвода нет, само строение мгновенно загорается.
– Но почему? – недоумевал я, – Почему оно загорается? То, что мы показываем объектам, – совершенно естественно. Сами объекты – давно взрослые люди, с сединой и лысинами. Они не могут не желать счастья своим дочерям. Или они не понимают, что без полноценной сексуальной жизни человек счастлив быть не может, особенно если этот человек – молодая женщина?
– Конечно, понимают, – ответил ученый. – Их не устраивает партнер. Видите ли, подсознательно каждый отец убежден, что тела его дочери может касаться только один мужчина.
– Кто же? – допытывался я.
Профессор только поморщился, огорчаясь моей недогадливости.