Прокля'тая Русская Литература (СИ)

   - Ну, будет, пошутили и хватит, - оборвал Борис Голембиовский смеющихся коллег. - Итак, князь, начитайте...

   -Претензий нет... - накануне Алексей всю ночь читал автора "Светланы", - Благородный пансион при Московском университете, увлечение идеями самосовершенствования, дневники с целью "познать самого себя", выработать собственные жизненные принципы, в дневнике юный Василий Андреевич рассуждает о вере и разуме, о свободе воли, о молитве, об отношениях человека к Творцу... Питомец добродетели, певец горациевой умеренности, этот пиит чтил добро не за страх, а за совесть.

   - "Отвергни сладострастья погибельны мечты..." - это едва ли ни единственный призыв к целомудрию во всей нашей литературе... - поддакнул Муромов.

   Верейский кивнул и продолжил.

   - Жуковский - выше всяких соблазнов, он безгневен и мягок, бескорыстен и благостен, как бесплотный дух. У него нет страстей, только надежды и воспоминания, он психологически не от мира сего, живет в неясностях души, в туманных мерцаниях сердца, на рубеже "таинственного света", и он не столько чувствует, сколько предчувствует. - Меланхолическая безоблачность Жуковского, лишенная самодовольства, всегда притягивала Верейского. - Он в самом деле был искренне умилен жизнью, таинствами веры, мистериями бытия, сердечен, дух его спокоен, точно дремотен. Даже жизненные драмы, вроде погибшей любви к Марии Протасовой, не разбивали сердце певца спящих дев. Он не скиталец, не блудный сын, он сам больше всего похож на текучую Ундину. Это романтик, однако, в отличие европейцев, Жуковский представляет человека не игрушкой в руках враждебных ему потусторонних сил: выбор между добром и злом делает сам человек, спасаясь или обрекая себя на адские муки. Жуковский - христианин до мозга костей. Это было идеальное начало национальной литературы.

   Голембиовский кивнул и обернулся к Муромову. Адвокат Бога не замедлил со своим вердиктом.

   -Согласен. Благодушие и кротость, благонравие и благоволение, доверчивость и скромность. Его доброе слово неизменно совпадало с добрым делом. Неизменно пользовался своей близостью к трону, чтобы вступаться за всех гонимых и опальных... Ни один из писателей ни до, ни после Жуковского не отзывался на такое количество просьб о помощи, протекции, об устройстве на службу, о назначении пенсиона, об облегчении участи, сколько выполнил их Жуковский. Его благодеяния перечислить просто невозможно: с того момента, как он получил доступ ко двору в качестве официального лица, вся его жизнь была полна ежедневными хлопотами по таким прошениям: об этом пишут все. Что до поэм и стихов... В российской словесности от его присутствия стало светлее.

   Верейский дополнил:

   -Я тут нашёл в его записках...Удивительная мысль. "История всех революций, - рассуждает Жуковский, - всех насильственных переворотов, кем бы они производимы ни были, бурным ли бешенством толпы, дерзкою ли властью одного, - разрушение существующего. Это как опрокидывать гору на человеческие жилища с безумною мыслию, что можно бесплодную землю, на которой они стоят, заменить более плодоносною. И правда, будет земля плодоносна; но для кого и когда? Время возьмёт своё, и новая жизнь начнётся на развалинах; но мы-то только произвели гибель, а произведенное временем из созданных нами развалин нимало не соответствует тому, что мы хотели вначале. Время - истинный создатель, мы же в свою пору были только преступные губители; и отдаленные благие следствия, загладив следы погибели, не оправдывают губителей. Средство не оправдывается целью; что вредно в настоящем - есть истинное зло, хотя бы и благодетельное в своих последствиях... Одним словом, живи и давай жить, а паче всего: блюди Божию правду..."

   -Не слишком ли он прекрасен? Это кто, ангел или человек? - поднял брови Голембиовский.

   - Не знаю, но вот ещё дивный случай, кажется, Зейдлиц описывает... - промурлыкал Муромов, - профессор Дерптского университета прогуливался с толпою студентов и увидел молодого человека, окутанного шинелью, и просившего милостыни. Профессор умно и красноречиво объяснил, как постыдно сие занятие, прибавив, что гораздо лучше жить своими трудами, нежели подаянием. Молодой человек слушал в молчании и только спрятал протянутую руку. После мимо молодого нищего проходил Жуковский, он достал из кошелька монету, подал нищему и сказал: "Ты так молод, почему бы тебе не заняться каким-нибудь делом?" Молодой человек залился слезами и, развернув шинель, и оказалось, что ноги его покрыты ужаснейшими ранами. Жуковский узнал, что он отморозил их, когда ездил по зимним дорогам с немецким путешественником. Далее Дерпта он ехать не мог, а господин его, не имея более нужды в русском слуге там, где все говорят по-немецки, расчел его и отпустил. Молодой человек, ожидая, что ноги заживут, жил на квартире. Но раны становились хуже и хуже, когда уже не осталось более денег, он кое-как выполз на улицу и в первый раз решился просить милостыню.