Прокля'тая Русская Литература (СИ)

   Верейский, несмотря на декларируемый им отказ от кондовых либеральных схем, считал именно так, и Голембиовский кивнул.

   -Ладно, будь по-вашему. Литературу страны, возросшей на заповедях сионских, оценивать будем по заповедям сионским. Иное было бы, разумеется, методологической ошибкой. Итак, критерий истины - христианская мораль.

   -Сможем ли? - Верейскому всегда была свойственна некая неуверенность в своих силах.

   -Почему нет? Возможности понимания текста вовсе не беспредельны, мой мальчик, - утешил его Голембиовский, - безграничны возможности непонимания. К тому же - вопрос-то это всё-таки сугубо академический...

   Голембиовский условился с ним, что не будет знакомить Каценеленбогена, Розенталя и Шапиро с их литературными изысканиями, а вот беднягу Маркушу Ригера и бездельника Шурика Муромова к их дискуссиям привлечёт. Это, глядишь, и развлечет ребят, и позабавит...

   -Если и Ригер назовёт меня князем - я повешусь, - предупредил Верейский.

   Глава 2. "Ангел во плоти"

   "Мораль есть учение не о том, как стать счастливым,

   а о том, как стать достойным счастья".

   Иммануил Кант.

   Разговор с Голембиовским странно расслабил Верейского, точнее, словно вытащил из его сердца тупую занозу. То, что учитель понял и поддержал его, подлинно облегчило душу. Польстило и проступившее благое мнение о нём Голембиовского, в общем-то, весьма скупого на оценки. Верейский направился домой, на ходу обдумывая состоявшийся разговор. Попытка переоценки классической литературы давала ему возможность забыться от своей потери, уйти в филологические штудии, которые всегда умиротворяли и сосредотачивали его, точно собирали. Понравилась и идея потолковать на эту тему с Муромовым и Ригером.

   Александр Муромов, сорокалетний блондин с прозрачными голубыми глазами, увеличенными толстыми линзами очков, был филологом от Бога, сиречь, считал, что филология как таковая может существовать и без литературы. Он много лет собирал исторические и литературные курьезы, был необыкновенно интеллигентен и склонен к эвфемизмам. Никогда не говорил: "дурой была, дурой и осталась", но мягко замечал: "время над ней не властно", не мог выговорить посыл с классическим русским трехбуквием, но сообщал собеседнику: "вы далеко пойдёте", рассерженный же, ронял зло и отчаянно: "Да ямбись оно всё хореем!", и живи он в Англии, именовался бы "истинным джентльменом" - за одно только выражение лица. Извечное "витание в эмпиреях" сделало из него богоискателя, а так как искал Муромов Бога исключительно из желания найти Абсолют, то коллеги не особенно удивлялись, что он нашёл искомое.

   Ригер же, желчный брюнет с язвительным взглядом карих глаз, напротив, был казуистом и софистом, мог анализировать что угодно, и даже простой и, в общем-то, риторический вопрос: "На фига попу гармонь?" - мог стать для него темой небольшого доклада: "К вопросу о целесообразности использования клавишно-пневматических духовых инструментов лицами духовного звания..." Он был дурного мнения о времени, когда его угораздило появиться на свет, был пессимистом и в отношении нынешней литературы, полагая, что рукописи современных писателей не только не горят, но и не тонут. Жизнь он проводил, яростно воюя с собратьями по ремеслу, пользуясь исключительно выражениями: "Быть того не может", "Вздор", "Справедливость противоположного я неопровержимо доказал ещё третьего дня". Был у него и особый конёк: Ригер, специализируясь по немецкой и итальянской литературе, увлекся средневековой демонологией, потом как-то нечувствительно занялся и поисками Бога. О результатах поисков он не распространялся, и Муромов только случайно заметил на его шее крест.

   Вешаться Верейскому не пришлось: узнав о его происхождении, Ригер лишь рассмеялся и попенял ему на дешевые сигареты: "Теперь вы просто обязаны курить "Pall Mall" и "Parliament" коллега, ведь noblesse oblige...", Муромов же только уважительно вытаращил глаза. Оба они восприняли идею Верейского, сообщенную им Голембиовским, вполне благожелательно. Муромов и сам, читая в доперестроечные годы материалы очередного пленума, тихо и недоуменно, по-диссидентски бормотал себе под нос: "И об этом столетья мечтали лучшие люди России?" Ригер же просто был мизантропом. Кроме того, совпали дурные обстоятельства: Голембиовский три года назад потерял единственного сына, Ригер осенью похоронил жену, Муромов был старым холостяком. Дома никого из них не ждали.

   Правда, у них обоих тоже возникли вопросы о критерии переоценки.

   -Оценить с точки зрения строгой морали? - усмехнулся Муромов, - "Не войди, Господи, в суд с рабом своим, ибо кто устоит?"

   -А вот и посмотрим, - спокойно отозвался Голембиовский.

   -"Живя согласно с строгою моралью, я никому не сделал в жизни зла..." - припомнил Муромов Некрасова, - но какой с меня эксперт, это же не мой профиль... - почесал он нос, - мне надо многое перечитать, я за своим Честертоном родные персоналии совсем подзабыл.