Прокля'тая Русская Литература (СИ)

   -Veto, - провозгласил Ригер и мстительно улыбнулся. Марк отыгрался за муки эстета над романом. Он уже поднимался и надевал шарф, когда его припечатало ворчание Голембиовского.

   -Больше, Марк, водки не покупайте. Пролетарское пойло делает из вас фигляра.

   Впрочем, Ригер не обиделся. Он и сам не любил водку.

   Глава 10 "Порождение ехидны..."

   "Ничто так не заразительно, как заблуждение,

   поддерживаемое громким именем".

   Жорж-Луи Леклерк де Бюффон

   -Следующий - Толстой? - уныло поинтересовался наутро Ригер, - мы захлебнемся. Матерый же человечище. К пятнице не успеем, это точно.

   -Нужно четко выследить доминанту личности, - решил Верейский, - и не лезть в дебри.

   Голембиовский, озирая "юнцов" тем ласковым взглядом, каким Эйнштейн смотрел бы на играющих котят, усмехнулся.

   -Считаете, Борис Вениаминович, - заметив ироничный тон Голембиовского, спросил Муромов, - что не по себе сук рубим?

   Тот покачал головой.

   -Начнёте копать - поймёте, - старик с утра неожиданно появился на кафедре с трубкой, и сейчас набивал её каким-то душистым табаком, от которого исходил томный аромат спелых вишен. - Никакой целостности и доминанты в личности Толстого нет. Цельные личности не мечутся до восьмидесяти в поисках себя. Помните Вяземского? "Один из главных недостатков нашей литературы заключается в том, что наши грамотные люди часто малообразованны, а образованные часто малограмотны. Можно к этому ещё прибавить, что нередко встречается дарование, при котором нет ума, и ум, при котором нет дарования..." Вот тут собака и зарыта... - старик неторопливо затянулся, выпустив клуб ароматного дыма, и стал чем-то похож на комиссара Жюля Мегрэ. Вскоре прозвенел звонок, и Голембиовский, вооружившись коричневой кожаной папкой, ушёл в аудиторию на лекцию, предварительно предупредив "юнцов", что обсуждение пройдет "всухую": он не потерпит больше пьяных шуточек, ёрничества и дурного злорадства. Только чаёк-с.

   Едва за ним закрылась дверь, Ригер, благоразумно пропустивший последние слова Голембиовского мимо ушей, поднял брови и чуть вытаращил глаза.

   -Предположить, что Толстой не имел дарования, - слишком большая дерзость, старик имеет в виду, что граф был дурак? Я правильно понял? - Ригер по-прежнему выглядел ошеломлённым. - Но если гений несовместим со злодейством, как совместить его с глупостью, помилуйте?

   -А ты сам читал его? - Взгляды Голембиовского на Толстого Верейскому были прекрасно известны, но не счёл возможным знакомить с ними коллег, - давно?

   - Некоторые романы - раза по два, - кивнул Марк, - а "Каренину" - так и раза четыре перечитывал, наверное. Правда, "Воскресение", его трактаты и публицистика не пошли у меня, и дневники тяжеловаты показались, - но и того, что я прочел, достаточно, чтобы...

   -Странно, у него самого было другое мнение... - тихо проронил из тёмного угла Муромов, листая коричневый томик классика, - конечно, кто не знает авторских "скромных" заявлений, но, похоже, Толстой действительно скептически относился к своим романам, в том числе к "Войне и миру". В 1871 году он отправил Фету письмо: "Как я счастлив... что писать дребедени многословной вроде "Войны" я больше никогда не стану". Запись в его дневнике в 1908 году гласит: "Люди любят меня за те пустяки - "Война и мир" и т. п., которые им кажутся очень важными". Летом 1909 года один из посетителей Ясной Поляны выразил свой восторг и благодарность за создание "Войны и мира" и "Анны Карениной". Толстой ответил: "Это всё равно, что к Эдисону кто-нибудь пришёл и сказал бы: "Я очень уважаю вас за то, что вы хорошо танцуете мазурку". Я приписываю значение совсем другим своим книгам (религиозным!)".

   По физиономии Ригера было заметно, что он едва ли не впервые услышал, что Толстой писал религиозные труды: Марк почесал нос, отвёл глаза от приятелей, потянулся к последнему из двадцати томов, что громоздились на полках, и открыл полный список произведений Льва Николаевича.

   -Вот тебе, бабушка, и Юрьев день... - пробормотал он через несколько минут и, взяв какие-то тома с полок, погрузился в чтение.

   Они условились, дабы не распыляться, сосредоточиться на личности писателя и его влиянии на поколения. Ситуация усугублялась тем, что, по мнению Верейского, ХХ век, с его кошмаром двух мировых войн, концлагерей и ГУЛАГов, уничтожил сами основы рациональности. Рассудочный Толстой сегодня - мертвая зона. Муромов не согласился - классик есть классик, гений есть гений. Ригер был объективен. Надо рассмотреть.

   К пятнице Ригер начал признать правоту Голембиовского. Он уныло пролистал записи.