Проклятая

Гавейна накрыла очередная волна боли. Склонив голову, он испустил долгий стон, тяжело и часто дыша. Монах натянул капюшон поглубже, окидывая пыточный шатер своим пронзительным взглядом. Когда боль вновь стала терпимой и Гавейн обрел способность дышать, он повернул голову в сторону Плачущего Монаха.

– Пришел полюбоваться, как я подыхаю?

– Почему ты промолчал? – спросил монах.

– Когда?

От боли Гавейн едва мог думать.

– Тогда, в палатке. Когда я привез тебя. Ты мог… – монах запнулся, – рассказать им обо мне. Почему не стал?

– Потому что все фейри – братья, – Гавейн попытался усмехнуться. – Даже те, кто потерян.

На здоровый глаз навернулись слезы, свидетельствующие о горе и душевной боли.

Монах приблизился.

– Эти страдания принесут тебе очищение.

– Ты и сам в это не веришь. Ты знаешь, что это ложь, брат.

– Не называй меня так! – предупредил монах.

– Посмотри на себя, – Гавейн попытался приподнять голову, чтобы глядеть собеседнику в глаза. – Посмотри, как они извратили твой разум.

– Страдания откроют тебе дорогу к свету истины.

– А скажи-ка, почему твой Бог желает смерти детям? Я видел, как паладины на лошадях преследовали малышей. Чем они виноваты?

– Детей я ни в чем не виню. Они не знают, что собой представляют.

– Ты убиваешь их.

– Детей я не трогаю, – повышая голос, настаивал монах.

– Ну ладно, значит, ты братаешься с теми, кто убивает детей во имя твоего Бога. А ты позволяешь им делать это. Твои плачущие глаза видели это, и оттого тебя терзает чувство вины.

Монах покачал головой и отвернулся, собираясь уйти.

– Брат, ты умеешь сражаться, – с мольбой в голосе сказал Гавейн. – Я никогда не видел ничего подобного. Ты мог бы стать величайшим из наших воинов – и ты нужен нам. Твой народ нуждается в тебе.

– Вы – не мой народ! – рыкнул монах.

– Ну так скажи им правду, – предложил Гавейн, мотнув подбородком в сторону лагеря. – Если твой народ Красные Паладины, если они и правда твоя семья, скажи им, кто ты есть, – и полюбуйся, чем они ответят.

Полог палатки откинулся, и Плачущий Монах резко обернулся, словно боясь, что их могли подслушать. Красный Паладин просунул внутрь голову и обратился к монаху:

– Отец Карден желает видеть вас, сир.

Плачущий Монах кивнул и бросил Гавейну напоследок:

– Я буду молиться за тебя.

– А я за тебя, – мрачно ответил Гавейн. На этом разговор был окончен, и Плачущий Монах покинул шатер.

Белка увидел, как Плачущий Монах покидает стоянку Красных Паладинов, и поспешил за ним по густому лесу, отделявшему армию Церкви от войска Утера Пендрагона.

Через несколько миль Плачущий Монах нагнал отца Кардена и отца Уиклоу в сопровождении двадцати стражников из числа Троицы и паладинов. Они как раз въезжали в грязный лагерь Пендрагона, и солдаты короля смотрели на эту процессию скорее с любопытством, чем с ненавистью. Многие слышали истории о Красных Паладинах, и особенно о Плачущем Монахе, чью смертоносность славили легенды и сказания. Посмертные маски на лицах Троицы придавали дополнительный экзотичный штрих, так что, когда все они шагали через лагерь, солдаты Утера перешептывались и бросали на них косые взгляды.

Белка ухватил на какой-то повозке забытую ливрею с гербом Пендрагона и натянул ее на себя. Он метался между палатками, не сводя глаз со своего заклятого врага.

В просторный шатер короля было дозволено войти только отцу Кардену, Уиклоу и Плачущему Монаху.

На несколько минут Белка затаился за полувозведенной осадной машиной. Когда стражники из Троицы двинулись ко входу в шатер, Белка метнулся к краю палатки и осторожно приподнял его.

Он увидел трон со спины. Аббат Уиклоу и отец Карден стояли перед королем, которого Белка никак не мог углядеть. Плачущий Монах держался позади, и Белка чувствовал, что он напряжен.

Аббат Уиклоу заговорил первым:

– Все мы желаем, чтобы это восстание фейри кончилось миром. И как вы, король Утер, представляете себе его конец?

– Как Меч Силы, лежащий в наших руках, – ответил Утер.

– Зуб Дьявола – это, несомненно, символичная и очень мощная реликвия для фейри, – заговорил Карден, вновь подчеркивая свое наделенное властью положение. – И весьма желанная для Церкви. Если мы захватим его, то нанесем сокрушительное поражение фейри. Отказываясь от собственных притязаний на него, мы хотим быть уверены, что, по крайней мере, ведьма будет доставлена нам живой, что мы сможем сделать из нее пример и заставить поплатиться за преступления перед Всемогущим.

– Если бы вы с самого начала обратились к нам, такой исход был бы приемлемым, – в тон ему ответил Утер. – К сожалению, девчонка фейри смогла увлечь толпу, и сожжение ее на костре заставит бунт лишь сильнее разгореться. Мы решили, что оставим Ведьму-фейри в своих темницах до тех пор, пока страсти не утихнут. Лишь тогда мы сможем обсудить условия передачи ее Церкви.

– О каком промежутке времени мы говорим? Недели? Месяцы? Или, может, годы? – заволновался Карден. Аббат Уиклоу успокаивающе положил руку ему на плечо и, в свою очередь, поинтересовался:

– Что насчет народа фейри за стенами Шлака, Ваше Величество? У этих убийц на руках кровь паладинов.