Проклятая игра

На втором этаже нашел комнату Брира. Там воняло – нездоровая смесь духов и прогорклого мяса. В углу стоял черно-белый телевизор с большим экраном, звук которого был приглушен до свистящего шепота – шла какая-то викторина. Ведущий беззвучно взвыл в притворном отчаянии от поражения конкурсанта. Трепещущий металлический свет падал на немногочисленную мебель в комнате: кровать с голым матрасом и несколькими грязными подушками; зеркало, прислоненное к стулу, сиденье которого было завалено косметикой и туалетной водой. На стенах висели фотографии, вырванные из книги о военных зверствах. Марти мельком взглянул на них, но детали, даже в неверном свете, были ужасны. Он закрыл дверь, отвернувшись от этого убожества, и попробовал открыть следующую. Это был туалет. За ним – ванная комната. Четвертая и последняя дверь на этом этаже располагалась в боковом коридорчике и была заперта на ключ. Он повернул ручку раз, другой, взад и вперед, затем прижал ухо к доскам, прислушиваясь к звукам изнутри.

– Карис?

Ответа не последовало, как и не было слышно никаких признаков присутствия.

– Карис? Это Марти. Ты меня слышишь? – Он снова загремел ручкой, на этот раз более яростно. – Это Марти.

Его охватило нетерпение. Она была там, за дверью; он был совершенно уверен в ее присутствии. Пнул дверь, скорее с досады, чем отчего-либо еще; затем, подняв пятку к замку, ударил каблуком изо всех сил. Дерево начало раскалываться под его натиском. Еще полдюжины ударов – и замок треснул; он навалился плечом на дверь и с силой распахнул ее.

В комнате ощущались ее запах, ее тепло. Но если не считать того и другого, помещение было почти пустым. Только ведро в углу и несколько пустых тарелок; разбросанные книги, одеяло, маленький столик, на котором лежали ее принадлежности: иглы, шприц, посудины, спички. Она лежала, свернувшись калачиком, в углу комнаты. Светильник с лампочкой низкого напряжения стоял в другом углу, абажур был частично задрапирован тканью, чтобы еще сильнее приглушить свет. На ней были только футболка и трусики. Вокруг валялись другие предметы одежды – джинсы, свитера, рубашки. Когда она подняла на него глаза, он увидел, что волосы прилипли к вспотевшему лбу.

– Карис.

Сначала она, казалось, не узнала его.

– Это я. Марти.

Легкая морщинка пробежала по блестящему лбу.

– Марти? – тихонько проговорила она. Потом нахмурилась еще сильнее: он даже не был уверен, что она его заметила. – Марти, – повторила она, и на этот раз имя, казалось, что-то значило для нее.

– Да, это я.

Он пересек комнату, направляясь к ней, и она, казалось, была почти шокирована его внезапным приближением. Ее глаза распахнулись, и в них появилось узнавание, сопровождаемое страхом. Она приподнялась, футболка прилипла к ее потному торсу. Сгиб ее руки был проколот и покрыт синяками.

– Не подходи ко мне.

– Что случилось?

– Не подходи ко мне.

Он отступил на шаг, услышав свирепость приказа. Что, черт возьми, они с ней сделали?

Карис села прямо и опустила голову между ног, упершись локтями в колени.

– Подожди… – сказала она все еще шепотом.

Ее дыхание стало очень ровным. Он ждал, впервые осознав, что комната гудит. Возможно, не только комната: возможно, этот вой – будто где-то в здании гудел генератор – стоял в воздухе с тех пор, как он вошел. Если так, то Марти этого не заметил. Теперь звук раздражал его, пока он ждал, чтобы она закончила ритуал, которым была занята. Едва уловимый, но такой всепроникающий, что уже через несколько секунд невозможно было понять, не было ли это чем-то большим, нежели просто нытье во внутреннем ухе. Он с трудом сглотнул: в носовых пазухах щелкнуло. Монотонный звук не исчез.

Наконец Карис подняла голову.

– Все в порядке, – сказала она. – Его здесь нет.

– Я мог бы тебе это сказать. Он ушел из дома два часа назад. Я видел, как он уехал.

– Ему не нужно быть здесь физически, – сказала она, потирая затылок.

– С тобой все в порядке?

– Я в порядке. – Судя по тону, они виделись только вчера. Он почувствовал себя глупо, будто его облегчение, желание схватить ее и убежать были неуместны, даже излишни.

– Нам пора, – сказал он. – Они могут вернуться.

Она покачала головой.

– Бесполезно.

– В каком смысле бесполезно?

– Если бы ты знал, на что он способен.

– Поверь мне, я видел.

Он подумал о Белле, бедной мертвой Белле с ее щенками, сосущими гниль. Он видел достаточно, и даже больше.

– Бесполезно пытаться убежать, – настаивала она. – У него есть доступ к моей голове. Я для него – открытая книга.

Это было преувеличением. Он все меньше мог контролировать ее. Но она устала от борьбы, почти так же устала, как Европеец. Иногда она задавалась вопросом, не заразил ли он ее своей усталостью от мира, не остался ли в коре ее головного мозга его отпечаток, искажающий всякую возможность осознанием того, что она преходяща. Теперь она видела это в Марти, чье лицо ей снилось, чье тело она хотела. Видела, как он будет стареть, усыхать и умирать, как все усохнет и умрет. Зачем вообще вставать, спрашивала болезнь в ее организме, если лишь вопрос времени, когда ты снова упадешь?