Проклятая игра

Значит, подумал Уайтхед, до дня казни еще далеко. Он быстро выбросил из головы все мысли о побеге, опасаясь, что Европеец их вынюхает. Мамулян сунул изуродованную руку в карман пиджака и вытащил большой свернутый конверт.

– Ты распорядишься своим имуществом в строгом соответствии с этими указаниями.

– Как я понимаю, все отойдет твоим друзьям.

– У меня нет друзей.

– Ну и ладно. – Уайтхед пожал плечами. – Рад от него избавиться.

– Разве я не предупреждал тебя, что это будет обременительно?

– Я все отдам. Стану святым, если хочешь. Тогда ты удовлетворишься?

– Главное, чтобы ты умер, пилигрим, – сказал Европеец.

– Нет.

– Ты и я, мы оба.

– Я умру, когда настанет мой час, – сказал Уайтхед, – а не твой.

– Ты не захочешь уйти в одиночку.

Призраки за спиной Европейца начали волноваться. Пар забурлил из-за них.

– Я никуда не уйду, – сказал Уайтхед. Ему показалось, что в колыхании пара мелькают лица. Возможно, неповиновение было неразумным шагом, решил он. – Какой от этого вред?.. – пробормотал он и привстал, чтобы отогнать то, что содержал пар. Свет в сауне тускнел. Глаза Мамуляна светились в сгущающейся тьме, из его горла тоже лился свет, окрашивая воздух. Призраки благодаря ему обретали плоть, становясь более осязаемыми с каждой секундой.

– Остановись, – взмолился Уайтхед, но надежда была напрасной.

Сауна исчезла. Пар выпускал своих пассажиров. Уайтхед чувствовал на себе их колючие взгляды. Только теперь он почувствовал себя голым. Он наклонился за полотенцем, а когда выпрямился, Мамулян исчез. Он прижал полотенце к паху. Чувствовал, как призраки в темноте ухмыляются над его обвислыми сиськами, сморщенными гениталиями, неприкрытой нелепостью старой плоти. Они знали его в те исключительные времена, когда грудь была широка, мужское достоинство – дерзко, а плоть внушительна, будь то обнаженная или одетая.

– Мамулян… – пробормотал он, надеясь, что Европеец все же сумеет остановить это бедствие, пока оно не вышло из-под контроля. Но никто не откликнулся на его призыв.

Он неуверенно шагнул по скользким плиткам к двери. Если Европеец ушел, он мог просто выйти отсюда, найти Штрауса и комнату, где можно спрятаться. Но призраки еще не закончили с ним. Пар, потемневший до лилового цвета, немного приподнялся, и в его глубине что-то замерцало. Сначала он не мог понять, что это: неясная белизна, трепетание, словно кружащиеся снежинки.

Потом, откуда ни возьмись, подул ветерок. Он принадлежал прошлому и пах им. Пепел и кирпичная пыль; грязь на телах, немытых десятилетиями; горящие волосы, гнев. Но между ними вплетался еще один запах, и, когда Уайтхед вдохнул его, значение этого мерцающего воздуха стало ясным. Он оставил полотенце и закрыл глаза, но слезы и мольбы все прибывали и прибывали.

А призраки продолжали напирать, неся с собой аромат лепестков.

37

Карис стояла на маленькой площадке перед комнатой Марти и прислушивалась. Изнутри доносились звуки крепкого сна. Она на мгновение заколебалась, не зная, входить или нет, потом снова сбежала вниз по лестнице, оставив его спящим. Было слишком удобно скользнуть в постель рядом с ним, зарыдать в изгиб его шеи, где бился пульс, освободиться от всех своих тревог и умолять его быть сильным ради нее. Удобно и опасно. Это не было настоящей безопасностью, там, в его постели. Она найдет ее сама и в себе, больше нигде.

На середине второго лестничного пролета Карис остановилась. Темный коридор вызывал странное покалывание. Прохладный ночной воздух и нечто еще. Она ждала, тонкая как тень, на лестнице, пока ее глаза не привыкли к темноте. Возможно, ей следует просто подняться наверх, запереть дверь спальни и принять несколько таблеток, чтобы скоротать время до восхода солнца. Это было намного легче, чем жить так, как она, когда каждый нерв наэлектризован. В коридоре, ведущем на кухню, она уловила движение. Черная громада появилась в дверном проеме, затем исчезла.

Это просто темнота, сказала себе Карис, играет со мной злую шутку. Она провела рукой по стене, чувствуя под пальцами неровный рисунок на обоях, пока не нашла выключатель и щелкнула им. Коридор был пуст. Лестница за ее спиной – тоже. Как и лестничная площадка. Она пробормотала про себя «дура», спустилась по последним трем ступенькам и пошла по коридору на кухню.

Прежде чем она добралась туда, ее подозрения насчет холода подтвердились. Задняя дверь находилась на одной линии с кухонной, и обе были открыты. Странно, почти шокирующе видеть дом, который обычно герметично закрыт, открытым на ночь. Открытая дверь походила на рану в боку.

Карис вышла из устланного ковром коридора на прохладный линолеум кухни и уже почти закрыла дверь, когда заметила, что на полу поблескивает стекло. Дверь не оставили открытой случайно – кто-то проник внутрь. Запах сандалового дерева щекотал ей ноздри. Он был тошнотворным, но то, что он скрывал, было еще тошнотворнее.

Она должна сообщить об этом Марти, это первоочередная задача. Нет необходимости возвращаться наверх. На кухонной стене висел телефон.