Проклятая игра

Ее разум разделился. Часть ее хладнокровно оценивала проблему и решения: где телефон, что она должна сказать Марти, когда он ответит. Другая часть – та, что стремилась к белому, – которая всегда была напугана, растворилась в панике. Кто-то близко (сандаловое дерево), говорила она, кто-то смертоносный в темноте, гниющий в темноте.

Более сдержанная часть взяла верх. Она подошла – радуясь, что босиком, поскольку почти не издавала звуков, – к телефону. Сняла трубку и набрала номер девятнадцать, номер спальни Марти. Он прозвенел один раз, потом еще. Она хотела, чтобы он поскорее проснулся. Она знала, что ее возможности контролировать ситуацию строго ограничены.

– Давай, давай… – выдохнула она.

Затем позади нее раздался какой-то звук: от чьих-то тяжелых шагов стекло разбилось на мелкие кусочки. Она обернулась, чтобы посмотреть, кто это, и увидела кошмар, стоящий в дверях – с ножом в руке и собачьей шкурой, перекинутой через плечо. Телефон выскользнул из ее пальцев, и та часть ее, которая все это время советовала паниковать, взяла бразды правления в свои руки.

Я же тебе говорила, крикнула она. Я же тебе говорила!

Во сне Марти зазвонил телефон. Ему снилось, что он проснулся, приложил трубку к уху и заговорил со смертью на другом конце провода. Но звон не прекращался, хотя он уже ответил, – и, очнувшись ото сна, он обнаружил, что трубку держит в руке, а на линии никого нет.

Марти положил трубку обратно на рычаг. Звонил ли он вообще? Наверное, нет. И все же этот сон не стоил того, чтобы к нему возвращаться: его разговор со смертью был пустой болтовней. Спустив ноги с кровати, он натянул джинсы и уже стоял в дверях с затуманенными глазами, когда снизу донесся звон разбитого стекла.

Мясник бросился к ней, сбросив собачью шкуру, чтобы половчее заключить в объятия. Она уклонилась от него один раз, второй. Он был тяжеловесен, но она знала, что если он когда-нибудь доберется до нее, это будет конец. Теперь он стоял между ней и входом в дом, и ей пришлось прокладывать себе путь к задней двери.

– Я бы туда не пошел, – посоветовал он, и в его голосе, как и в запахе, смешались сладость и гниль. – Это небезопасно.

Его предупреждение было лучшей рекомендацией, которую она слышала. Карис проскользнула мимо кухонного стола и выскочила через открытую дверь, пытаясь перепрыгнуть через осколки стекла. Ухитрилась захлопнуть за собой дверь – снова посыпались осколки, – и вот она вырвалась из дома. Услышала, как дверь за ее спиной распахнулась так резко, словно ее сорвали с петель. Теперь она слышала шаги убийцы собак – гром в земле, – которые приближались к ней.

Громила был медлителен, она проворна. Он был тяжелым, она – легкой, почти невидимой. Вместо того чтобы держаться стены дома, что в конечном итоге привело бы ее только к фасаду, где лужайка освещена, она пошла прочь от здания, моля Бога, чтобы чудовище не видело в темноте.

Марти спотыкаясь спустился по лестнице, все еще с затуманенным сном разумом. Холод в коридоре окончательно разбудил его, как пощечина. Он последовал за сквозняком на кухню. У него было всего несколько секунд, чтобы рассмотреть стекло и кровь на полу, прежде чем Карис начала кричать.

* * *

Где-то в невообразимом месте кто-то закричал. Уайтхед услышал голос, девичий голос, но, заблудившись в глуши, он не мог разобрать источник крика. Он понятия не имел, насколько долго плакал здесь, наблюдая, как приходят и уходят про`клятые: казалось, прошла целая вечность. Голова его кружилась от учащенного дыхания, в горле хрипело от рыданий.

– Мамулян… – снова взмолился он, – не оставляй меня здесь.

Европеец был прав – он не хотел идти один в это ничто. Хотя он сотни раз безрезультатно умолял спасти его от этого, теперь наконец иллюзия начала отступать. Плитки, словно застенчивые белые крабы, вернулись на свое место у его ног; запах собственного несвежего пота снова нахлынул, более желанный, чем любой запах, который он когда-либо чувствовал. И теперь Европеец стоял перед ним, будто никуда не исчезал.

– Может, поговорим, пилигрим? – спросил он.

Уайтхед дрожал, несмотря на жару. Его зубы стучали.

– Да, – сказал он.

– Тихо? С достоинством и вежливо?

И снова:

– Да.

– Тебе не понравилось то, что ты увидел.

Уайтхед провел пальцами по бледному лицу, большой и указательный впились в ямки на переносице, словно пытаясь вытолкнуть увиденное прочь.

– Нет, черт бы тебя побрал, – сказал он.

От образов не избавиться. Ни сейчас, никогда.

– Может, мы могли бы поговорить в другом месте, – предложил Европеец. – У тебя нет комнаты, где можно уединиться?

– Я слышал Карис. Она кричала.

Мамулян на мгновение прикрыл глаза, пытаясь уловить мысли девушки.

– С ней все в порядке, – сказал он.

– Не делай ей больно. Пожалуйста. Она – все, что у меня есть.

– Ничего страшного не случилось. Она просто наткнулась на часть того, что сделал мой друг.

Брир не только освежевал собаку, но и выпотрошил. Карис поскользнулась в грязи от внутренностей и не успела сдержать крик. Когда его отголоски стихли, она прислушалась к шагам мясника. Кто-то бежал в ее сторону.