Проклятая игра

О господи, подумала она, глупо, глупо, глупо. Его возбуждение от этой демонстрации было совершенно очевидным еще до того, как он спустил штаны.

– Я уже не испытываю боли, – любезно объяснил он. – Никакой боли, что бы я с собой ни делал. Пожиратель Бритв ничего не чувствует.

Под брюками он был голым.

– Видишь? – сказал он с гордостью.

Она видела. Его пах был полностью выбрит, и область щеголяла множеством самодельных украшений. Крючки и кольца пронзали жир в нижней части его живота и гениталий. Его яички ощетинились иглами.

– Прикоснись ко мне, – предложил он.

– Нет… спасибо, – сказала она.

Он нахмурился; его верхняя губа изогнулась, обнажив зубы, которые на бледной коже казались ярко-желтыми.

– Я хочу, чтобы ты прикоснулась ко мне, – сказал он и потянулся к ней.

– Брир.

Пожиратель Бритв застыл. Только глаза блеснули.

– Оставь ее в покое.

Она слишком хорошо знала этот голос. Конечно, это был Архитектор, ее проводник по снам.

– Я не причинил ей вреда, – пробормотал Брир. – Так? Скажи ему, что я не причинил тебе вреда.

– Прикройся, – сказал Европеец.

Брир задрал брюки, как мальчишка, застигнутый за мастурбацией, и отошел от Карис, бросив на нее заговорщический взгляд. Теперь говоривший вошел в парилку. Он оказался выше, чем она ожидала, и печальнее.

– Мне очень жаль, – сказал он. Его тон был тоном идеального метрдотеля, извиняющегося за неуклюжего официанта.

– Она была больна, – сказал Брир. – Вот почему я вломился сюда.

– Больна?

– Разговаривала со стеной, – выпалил он. – Звала свою мать.

Архитектор сразу понял суть. Он пристально посмотрел на Карис.

– Так ты видела? – спросил он.

– Что это было?

– Ничего такого, отчего пришлось бы снова страдать, – ответил он.

– Там была моя мать. Эванджелина.

– Забудь все, – сказал он. – Этот ужас для других, а не для тебя. – Его спокойный голос завораживал. Она обнаружила, что ей трудно вспомнить свои кошмары о пустоте: его присутствие уничтожало память.

– Я думаю, тебе лучше пойти со мной, – сказал он.

– Но почему?

– Твой отец умрет, Карис.

– Что? – сказала она.

Она будто отделилась от самой себя. В его учтивом присутствии страхи уходили в прошлое.

– Если ты останешься здесь, будешь только страдать вместе с ним, а в этом нет необходимости.

Это было соблазнительное предложение: больше не жить под каблуком у старика, не терпеть его поцелуи, такие старые на вкус. Карис взглянула на Брира.

– Не бойся его, – успокоил Архитектор, положив руку на затылок. – Он – ничто и никто. Со мной ты в безопасности.

– Она может убежать, – запротестовал Брир, когда Европеец отпустил Карис в ее комнату, чтобы собрать вещи.

– Она никогда не оставит меня, – ответил Мамулян. – Я не желаю ей зла, и она это знает. Однажды я качал ее, держа в этих самых руках.

– Голую, что ли?

– Такая уязвимая крошка. – Он понизил голос почти до шепота. – Она заслуживала лучшего, чем он.

Брир ничего не ответил, просто нагло развалился у стены, счищая бритвой засохшую кровь из-под ногтей. Его состояние ухудшалось быстрее, чем ожидал Европеец. Он надеялся, что Брир выживет, пока весь этот хаос не закончится, но, зная старика, он будет льстить и увиливать, и то, что должно занять дни, займет недели. К тому времени состояние Пожирателя Бритв будет действительно плохим. Европеец чувствовал себя усталым. Найти и контролировать замену Бриру означало растратить его и без того истощенную энергию.

Вскоре Карис спустилась вниз.

В каком-то смысле он сожалел, что потерял свою шпионку во вражеском лагере, но оставалось слишком много вариантов, если он не возьмет ее. Во-первых, она знала о нем гораздо больше, чем могла себе представить. Она инстинктивно знала его страхи перед плотью; тому свидетельством, как она прогнала его, когда они со Штраусом были вместе. Она знала и его усталость, его слабеющую веру. Была и другая причина взять ее с собой. Уайтхед сказал, она – единственное утешение. Если они возьмут ее сейчас, пилигрим останется один и будет мучиться. Мамулян верил, что это окажется невыносимо.

39

Обыскав всю территорию, освещенную прожекторами и не найдя никаких следов Уайтхеда, Марти вернулся наверх. Пришло время нарушить заповедь хозяина и поискать старика на запретной территории. Дверь в комнату в конце верхнего коридора, за спальнями Карис и Уайтхеда, была закрыта. Марти с беспокойным сердцем подошел и постучался:

– Сэр?

Сначала изнутри не доносилось ни звука. Затем послышался голос Уайтхеда – невнятный, словно тот едва проснулся:

– Кто там?

– Штраус, сэр.

– Войди.

Марти осторожно толкнул дверь, и она распахнулась.

Когда он представлял себе интерьер этой комнаты, она всегда выглядела сокровищницей. А на самом деле все наоборот – комната была спартанской: белые стены и скудная мебель, холодное зрелище. Сокровище тут имелось единственное. У одной из голых стен стоял алтарь, его богатство выглядело совершенно неуместно в столь строгой обстановке. Его центральная панель была распятием возвышенно-садистского толка: сплошь золото и кровь.