Проклятая игра

– Ты, наверное, и сама бы умерла, – сказал он ей. Это была простая истина.

Она положила щенка обратно на солому и погладила спутанную шерсть Беллы. Марти был более привередлив, чем она. Даже в толстых кожаных перчатках он не хотел прикасаться к трупам. Но пусть ему не хватало уважения, он восполнял его эффективностью, используя отвращение как стимул ускорить работу. Лилиан, хоть и настояла на том, чтобы помочь, была бесполезна перед лицом этого факта. Все, что она могла делать, – наблюдать, как Марти заворачивает тела в черные пластиковые мешки для мусора, загружает скорбные свертки в пикап, а затем ведет импровизированный катафалк на поляну, которую сам выбрал в лесу. Именно здесь их предстояло похоронить, по просьбе Уайтхеда, вне поля зрения дома. Он принес две лопаты, надеясь, что Лилиан поможет, но она была не в состоянии. Пришлось трудиться одному, а она стояла, засунув руки в карманы грязного анорака, и смотрела на мокрые свертки.

Это была нелегкая работа. Почва представляла собой сеть корней, перекрещивающихся от дерева к дереву, и Марти вскоре вспотел, рубя корни лопатой. Выкопав неглубокую могилу, он закатил в нее тела и принялся снова засыпать их землей. Сухой дождь стучал по пластиковым саванам. Когда засыпка была закончена, он похлопал по земле, чтобы получился неровный холмик.

– Я возвращаюсь домой выпить пива, – сказал он Лилиан. – Ты идешь?

– Хочу попрощаться, – пробормотала она, покачав головой.

Марти оставил ее среди деревьев и направился через лужайку к дому. По дороге он думал о Карис. Вероятно, она уже проснулась, хотя занавески на окне все еще были задернуты. Как хорошо быть птицей, думал он, заглядывать в щель между занавесками и шпионить за тем, как она потягивается голая на кровати, эта ленивица, с руками, закинутыми за голову, с шерстью под мышками и там, где сходятся ноги. Он вошел в дом с улыбкой и возбужденным лицом.

Он нашел Перл на кухне, сказал ей, что голоден, и поднялся наверх, чтобы принять душ. Когда он спустился вниз, она уже приготовила для него холодное блюдо: говядину, хлеб, помидоры. Он рьяно принялся за дело.

– Видела Карис сегодня утром? – спросил он с набитым ртом.

– Нет, – ответила экономка.

Сегодня она была очень неразговорчива, ее лицо исказилось от какой-то закипающей обиды. Глядя, как Перл ходит по кухне, он гадал, как она выглядит в постели: сегодня он почему-то был полон грязных мыслей, будто разум, отказываясь впадать в депрессию из-за похорон, стремился к бодрящему спорту. Жуя кусок соленой говядины, он сказал:

– Ты вчера вечером кормила старика телятиной?

Перл, не отрываясь от своих трудов, сказала:

– Он не ел вчера вечером. Я оставила ему рыбу, но он не притронулся к ней.

– Но у него было мясо, – сказал Марти. – Я прикончил его за него. И клубника.

– Должно быть, он спустился и взял сам. Вечно эта клубника, – сказала она. – В один прекрасный день он ею подавится.

Тут Марти вспомнил слова Уайтхеда о том, что мясом его обеспечил гость.

– Что бы это ни было, это было вкусно, – сказал он.

– Я к этому отношения не имею, – огрызнулась Перл, оскорбленная, как жена, обнаружившая измену мужа.

Марти положил конец разговору; бесполезно пытаться, когда женщина в таком настроении.

Покончив с едой, он поднялся в комнату Карис. В доме по-прежнему царила мертвая тишина: после смертельного фарса прошлой ночи к Приюту вернулось самообладание. Картины, украшавшие лестницу, ковры под ногами – все опровергало любые слухи о бедственном положении. Хаос здесь был так же немыслим, как бунт в картинной галерее: весь предшествующий опыт это запрещал.

Он легонько постучал в дверь Карис. Ответа не последовало. Он постучал снова, на этот раз громче.

– Карис?

Возможно, она не хотела с ним разговаривать. Изо дня в день он будет не в силах предсказать, окажутся они любовниками или врагами. Однако ее двусмысленность больше не беспокоила его. Это был ее способ проверить его, догадался Марти, и не возражал – главное, чтобы она наконец признала, что любит его больше, чем любого другого ублюдка в целом мире.

Он подергал ручку – дверь была не заперта. Комната за ней оказалась пустой. Там не было не только Карис, но и никаких следов ее существования. Книги, туалетные принадлежности, одежда, украшения – все, что указывало на то, что комната принадлежит ей, убрано. Простыни сняты с кровати, наволочки – с подушек. Голый матрас выглядел уныло.

Марти закрыл дверь и начал спускаться по лестнице. Он не раз просил объяснений, но мало что получил. Однако это было слишком. Какая жалость, что Тоя нет рядом: он, по крайней мере, обращался с Марти как с мыслящим животным.

На кухне был Лютер: сидел, задрав ноги на стол, полный немытой посуды. Перл явно уступила свое королевство варварам.

– Где Карис? – перво-наперво спросил Марти.

– Никак не угомонишься, да? – спросил Лютер. Он затушил сигарету о тарелку Марти и перевернул страницу журнала.