Проклятая картина Крамского

И неуютно. Он давно уже не приходил, и поэтому мир ее, из кусочков калейдоскопа собранный, начал давать трещину. Страшно. А вдруг весь треснет и рассыплется?

Марьяна умрет.

Она знает о смерти, потому что родители ее умерли, и Марьяна будто бы с ними. Все вокруг стало черным-черно, беспросветно, пока Гена не принес свой стакан с соком. Она точно помнит, что с соком. Холодным. Апельсиновым. И выпить заставил. Ей было все равно, что пить, поэтому она и выпила, а после этого стакана мир сделался разноцветным.

Но сегодня Генка не пришел.

Он дома. Марьяна слышит, как он ходит… нервничает… Он такой нервный, что ей становится смешно. Ведь было бы из-за чего… Из-за чего?

Она не знает. Не помнит. С памятью вообще что-то не то творится… и пускай.

Это из-за картины, которую Генка в спальне повесил. На этой картине женщина с черными глазами. Марьяна знает, эта картина дорогая очень, и что Генка ее украл. Только это не имеет значения.

Ничего не имеет значения.

Кроме женщины.

Она сидит в коляске, гордая и надменная, смотрит на Марьяну снисходительно, зная, что Марьяне никогда такой не стать. Она и не хочет. Зачем?

Ей и так хорошо.

– Ты где ходишь? – Генкин голос проникает сквозь стену. И женщина улыбается. Она слышит Генку. Она знает, что тот считает себя ее хозяином… Будто бы у нее могут быть хозяева! Наивный… Эта женщина опасна.

Папа знал.

Предупреждал. А Генка не послушал. И Марьяна… Эта женщина хочет сказать что-то, предупредить… Бежать надо?

От Генки?

Из квартиры? Или от себя самой? Бежать тяжело. Надо с кровати встать… и добраться до двери. До кухни. Туалета. В туалет Генка водит за руку и ругается, злится, только в разноцветном мире Марьяны нет места для злости.

– Прости, дорогой, немного опоздала…

– Танька, не зли меня!

– Это ты, Геночка, не зли меня. – Таньку Марьяна помнит.

Раньше она к ней Гену ревновала. И вообще злилась, видя эту почти совершенную, такую изящную и уверенную в себе женщину.

А теперь…

Теперь все равно.

Пусть бы остались они вдвоем, а Марьяну отпустили.

– Получилось?

– Конечно…

– Ты принесла их?

– Не спеши, Геночка. – Стены в квартире тонкие, и Марьяна слышит каждое слово, хотя разговор этот ей совершенно не интересен. Но ведь больше слушать нечего. Тишину только. Но если слушать тишину слишком долго, можно исчезнуть. А Марьяна не хочет исчезать.

И чтобы мир ее в мелких трещинах рассыпался.

– Тань, ты принесла бумаги?

– Они у меня, и это все, что ты должен знать…

– Мне кажется, мы договаривались. – Генка говорит громко, он не боится быть услышанным, подслушанным. И женщина с картины знает, почему: потому что Генка не принимает Марьяну всерьез. Он уверен, она слишком глупа.

Покорна.

И это надо изменить.

Нельзя верить мужчинам. Та женщина с картины когда-то поверила, и ее убили… Нет, не ножом, не пистолетом, но ядом из слов и разбитых надежд. Марьяне она такой судьбы не желает.

– Мне тоже кажется, Геночка, что мы с тобой кое о чем договаривались. – Татьяна мурлыкала, словно огромная кошка… – И вот теперь у меня складывается ощущение, что ты собираешься меня обмануть… А я жуть до чего не люблю таких ощущений.

Татьяна наверняка сидит в кресле. Она всегда выбирает именно кресло, оно низкое, мягкое…

Неудобное, честно говоря.

Но ей нравится.

– С чего ты взяла?

– Например, с того, что встретила недавно Женечку… Ты же помнишь нашего бедного Женечку… Он мне с восторгом, правда, по большому секрету поведал, что прикупил картину… Потерянный шедевр… Ничего не напоминает?..

– Тань!

– Что? Ему так не терпелось выговориться, а я слушала. Я умею слушать, Гена… и вот что услышала… Вы приобрели картину на равных паях. И ты готовишь ее к презентации, правда, не здесь, а за границей… Женька картину вывезет. А там…

Картину нельзя вывозить.

Это Марьяна знала. Ей, нарисованной женщине, не понравится за границей, тем более что до границы будет душный черный ящик, а сидеть в ящике кому приятно? Она и так слишком долго была заперта.

Почти как Марьяна.

– Ничего не хочешь сказать, Геночка?

– Тань, ты… Ты неправильно все поняла! – Теперь Генка не только злится, но и боится. – Послушай… Женька идиот, но у него остались связи на таможне. Он поможет картину вывезти… Сама понимаешь, у нас ее светить не стоит.

– А мне казалось…

– Она достойна лучшего! Сотсби! Или Кристи… Чтобы настоящие ценители… Настоящие деньги!

– Настоящие? – Теперь Танька шипела. – Да ты соображаешь, куда собираешься лезть? Да ни один приличный аукцион не будет связываться с ворованной картиной!

– А кто сказал, что картина ворованная?! – А вот теперь Генка играл. В удивление. И в негодование. – Вот смотри. Я честно приобрел некое полотно неизвестного автора… конец девятнадцатого века… Предположительно, копия известной «Неизвестной». А главное, сделка совершенно законна!

– Ты у Леньки…

– А то ты эту мазню не помнишь… Главное, сделка законна. Понимаешь? Надо только вывезти картину и… провести еще одну экспертизу…

– Которая и выявит, что это не копия…

– Именно! Приложим твое письмо… дневники… и экспертное заключение… и дело сделано!