Проклятая сабля крымского хана

— Шлет Девлет Гирей, мой господин великий всех земель и ханств, тебе привет большой, — продолжал посол и зачитал: «Сожгу и опустошу все твои земли за Казань и Астрахань. Будешь помнить… Я пришел в твою вотчину с войсками, все поджег, людей побил; пришла весть, что ты в Серпухове, я пошел в Серпухов, а ты из Серпухова убежал; я думал, что ты в своем государстве в Москве, и пошел туда; ты и оттуда убежал. Я в Москве посады сжег и город сжег и опустошил, много людей саблею побил, а других в полон взял, все хотел венца твоего и головы; а ты не пришел и не стал против меня. А еще хвалишься, что ты московский государь! Когда бы у тебя был стыд и достоинство, ты бы против нас стоял! Отдай же мне Казань и Астрахань, а не дашь, так я в государстве твоем дороги видел и узнал, и опять меня в готовности увидишь. Как тебе, Иван, понравилось наше войско? Не доказал ли я, что оно сильнее твоего? А ведь могло все быть иначе. Предлагал я тебе дружбу, выступил бы ты вместе со мной — так нет же, ты пришел против нас, показав, что ни чести, ни достоинства не имеешь. Что ж, теперь слушай мои требования. Будешь дань мне платить, как раньше, как платил Василий III Мухаммед Гирею после 1521 года, передашь мне мои юрты, Астрахань и Казань. А дороги государства твоего я видел и опознал».

Воеводы в испуге посмотрели на государя. Иван лишь усмехнулся, не выказывая гнева.

— Хороши твои речи, — обратился он к татарину, — и речи твоего господина хороши. Только нечего мне дать твоему царю. Видишь, во что я одет? — Он откинул полы дешевой бараньей шубы, показав сермяжный кафтан. — Твой царь мое царство сжег и казну разорил. Чем же дань платить? Так и передай: дать-де ему нечего. Что до Астрахани… Передай, уступлю я хану Астрахань, ежели мы договоримся, кого на трон посадить.

Лицо посла омрачилось, сквозь смуглоту проступила бледность.

— Сомневаюсь, что хан останется доволен твоими ответами, — ответил он развязно. — Новой войны не боишься? В другой раз мой великий господин сам на твой трон сядет.

— А это мы еще посмотрим. — Иван Васильевич ударил посохом, желая показать, что переговоры окончены. Татарин оскалился на прощание, однако царь не повел и бровью. Когда за ним закрылись двери, молодой щеголь Борис Годунов, недавно приближенный к царю и очень им уважаемый, молвил, поклонившись:

— Не понравятся, государь, твои речи Девлет Гирею. Как бы не пошел на нас снова.

— А ты боишься? — Узкие серые глаза царя озорно блеснули.