Проклятая сабля крымского хана

Взяв себя в руки усилием воли, царь крикнул: «Обожди, проси, но не сразу», — бросился к сундуку, вынул припасенную для особых случаев баранью шубу, накинул на толстый сермяжный кафтан, и приосанился, всем видом желая показать, что нисколько не расстроен. Он едва успел вернуться на трон, как смуглый узкоглазый татарин, мерзко улыбаясь, тихо, как рысь, вошел в покои государя. Следом за ним плелись воеводы с растерянными лицами. Иван Васильевич подбоченился, желая приободрить их. Татарин, поклонившись, достал грамоту, заявил, что послан своим господином, чтобы узнать, как царю пришлось по душе наказание мечом, огнем и голодом, от которого он посылает ему избавление (тут посол неожиданно для всех вытащил грязный острый нож) и добавил: «Этим ножом пусть царь перережет себе горло».

Иван Васильевич бросил взгляд на воевод, которые в молчании стояли возле трона, и подумал, что никогда не чувствовал себя таким униженным и оскорбленным. Этот ничтожный посол, смерд вонючий, и тот считает, что может безнаказанно его оскорблять. Белая рука царя сильно сжала посох, сдерживаясь, чтобы не опустить его на круглую шапку татарина. А тот вовсю ухмылялся, сознавая себя хозяином положения. В кои-то веки он и его господин могли диктовать условия!