Проклятая сабля крымского хана

Тюжев не возражал. Обняв жену, он прошел с ней в другую горницу, посередине которой стоял дубовый стол, накрытый белой скатертью. Девки-служанки несли подносы с угощением: жареную птицу, рыбу, соленые грибы, капусту, пироги с разной начинкой, мед. Григорий с удовольствием вдохнул вкусные запахи и подумал, как хорошо дома. Он устало опустился на лавку. Марфа примостилась рядом, дети затеяли какую-то игру на персидском ковре.

— Кушай, мой родимый. — Жена клала в его блюдо самые вкусные куски, подливала мед и квас. Тюжев, истосковавшийся по таким яствам, ел с жадностью, в бороде и усах застревали крошки хлеба, капли пролившегося кваса пачкали белую скатерть. Марфа ничего не ела — от волнения не шел кусок в горло — лишь смотрела на любимого и гладила его плечо. Когда Григорий насытился, вытерев усы, жена лукаво подмигнула ему:

— Теперь в опочивальню? Устал, поди, с дороги?

— Нет, любимая, — Тюжев поднялся, разминая затекшие ноги, — не сейчас. Отлучиться мне надо. Одному человеку обещал… Ты дождись меня. Я постараюсь быстро управиться.

Длинные ресницы жены затрепетали, алые губы дрогнули, но она ничем не показала своего удивления, лишь грустно промолвила:

— Надо так надо. Засветло вернешься?

— Я же сказал — постараюсь быстро управиться. — Тюжев знал, что Марфа, воспитанная на Домострое, никогда не спросит, куда идет муж и чем собирается заняться. Захочет — сам скажет.