Проклятая топь

— Кто эта девушка? — Ива снова подняла глаза на портрет, вглядываясь в её чистые черты лица. — Она одна из ваших жертв?

— Она наша мать! — слегка улыбнулся Яргул, глубоко вдохнув, снова погас, убрал с лица улыбку. — Она была, как и ты, священным даром, но отец полюбил её и не смог совершить ритуал, луна ушла, и стрелки часов его жизни начали свой ход. Но он никогда не жалел о содеянном, опоённый её красотой, больше не поддавался на зов лунного духа. Он умер, когда мне было девять лет, Видагору тогда уже было четырнадцать. — снова вздохнул молодой человек и, обернувшись, жестом руки указал на портрет мужчины, что висел на стене напротив. — Вот наш отец. Он был первым колдуном, именно он создал этот ритуал, связав себя договором с лунным духом. В ночь, наполненную светом полной луны, убив девушку, чья душа светлей белого савана, чище утренней росы, ритуальным ножом на священной земле у алтаря, поглотив её душу, можно забрать все её годы жизни себе. Продлить молодость и жить вечно! Он создал много проклятий и множество договоров заключил с тварями лесными, подчинил себе силы природы, силы стихий. Но не смог устоять перед её улыбкой! — Молодой человек снова поднял глаза на портрет матери и снял паутину, завладевшую нижним левым краем рамы, обрамлявшей картину.

— Зачем ты это всё рассказал мне? — еле заметно дернулась девушка в надежде, что молодой колдун не заметит её страха, хотя дрожь в голосе явно его выдавала.

— Просто увидел, как ты разглядываешь её лицо, и ненароком вспомнил, как хорошо было в те времена, когда она была жива. Всё было иначе. Проще, чище. Но потом её не стало, и отец, поникнув от горя, не выдержав, остановив биение своего сердца, умер, оставив нас одних. А потом брат возобновил ритуал, и ваши души, они стали для нас чем-то незаменимым, желанным. Каждые пять лет ты ждешь новую жертву, чтобы вновь поглотить её чистую душу, желая еще и еще. И это бесконечная, сковывающая цепь, тянущая на дно.

— Теперь я понимаю, почему вы с братом так отличаетесь. Ты очень на неё похож. Светлые волосы, голубые глаза. А Видагор, он как мрачная туча, черный, грозный и всё время хмурый.

Тогда молодой человек снова улыбнулся и, схватив девушку за руку, стараясь как можно нежнее сдавливать пальцами её запястья, протащил по коридору, остановившись у одной картины, на которой были изображены две девушки. Одна, как Видагор, темноволосая, высокая. Её бледная кожа, словно мертвая, отдавала серостью, отчего ярко-голубые глаза, казалось, светились. Темно-бордовое платье подчеркивало худощавость фигуры, делая его более длинным. А вторая девушка, как Яргул, светлая. Её белоснежные волосы волнами спускались до пояса, что обрамлял нежно-голубое платье, сжимая её тонкую талию, делая более стройной и привлекательной. Слегка вздернутый кверху носик и невероятной красоты немного округлые большие глаза, так же сияющие голубыми огоньками. На её лице мягкой ноткой рисовалась нежная улыбка. — Это наши сёстры! — проговорил Яргул, коснувшись полотна рукой.

— У вас есть сёстры? — удивилась Ива, вернув свой взгляд на картину, вглядываясь в лица девушек, что крепко держались за руки, словно боялись разлуки. — Но я обошла все комнаты и не встретила ни единой души. Даже признака, чтобы здесь жил кто-то, кроме вас.

— Они здесь не живут. Заключённые в недрах священной земли, они могут выходить на поверхность, только когда свет полной луны коснётся алтаря. Таково их проклятье.

— За какие проступки им такое наказание? — снова затряслась Ива, стараясь не показывать тот рвущийся наружу порыв уйти. Холодок обдал её кожу, выпустив мурашки наружу, что, пробежав мгновенье, появившись на её грудной клетке, еле заметными бугорками исчезли.