Проклятье Волчицы (СИ)

— А что ты ожидал? Ты думал, я приду к тебе на чай и мы мило поболтаем о том, о сём и вспомним нашу чудесную молодость?

Аристократ недовольно поморщился и отвёл взгляд:

— Не надо, Меда, ты слишком зациклена на прошлом…

— Зациклена на прошлом? — выдохнула она ошеломленно, и в её глазах появились слезы.

Люциус нервно сжал кулаки, предчувствуя бурю.

— Я имею ввиду, всё давно закончилось, и ты могла уже простить мужа своей сестры за его ошибки, — пробормотал он.

Она с секунду смотрела на него, дрожа всем телом.

— Что ты сказал? Ошибки?

— Меда, ну будет тебе… Хватит… — он уже пожалел, что написал ей. — Давай просто поговорим… Прошло столько лет с тех пор и…

— Закрой свой поганый рот, изверг! — закричала женщина, не в силах уже сдерживать свои эмоции, словно она давно хотела их вылить на него. — Я никогда не прощу тебя! Никогда! Да как ты смеешь! Как смеешь ты жить! Ты, убийца! Монстр! Сволочь!

С каждым словом она подходила все ближе и на последнем выкрике ударила его в грудь пальцем.

— Мой муж! Моя дочь! Вот кто должен жить! Вот о ком я не забываю и дня! — она тыкала и тыкала ему в грудь, а он терпеливо ждал.

Малфой смотрел прямо на истерично орущую на него женщину и молчал.

Что он мог ей сказать? Слова ничего не изменят.

Андромеда потеряла любимых людей на прошлой войне, и Малфой все ещё виделся ей тем самым убийцей, Пожирателем Смерти. И хотя Люциус самолично не участвовал в убийствах её родных, он был на той, другой, враждебной стороне.

Тонкс плакала, обвиняя его во всех мыслимых и немыслимых грехах, крича громко, до рези в ушах. Андромеда готова была, наверное, его убить. Она схватила его за лацканы и, не видя отклика, воскликнула в сердцах:

— Что же ты молчишь? Что молчишь, негодяй?

Люциус положил ладони на её маленькие кисти и сжал их:

— Андромеда, ты во всём права.

— Нет, нет! Не надо хитрить, ты так не думаешь! Ты снова лжёшь, Малфой! — она всхлипнула и хотела ещё раз ударить его в грудь, но он не позволил.

Люциус зажал Меду в своих объятиях, не давая ей ни убежать, ни затеять драку.

— Отпусти, ненавижу! — рыдала женщина.

Он знал, иногда именно таких эмоциональных взрывов не хватает, чтобы выплеснуть накопившуюся злость и отчаянье.

Он начал говорить сам.

Малфой-старший не просил прощения, он рассказывал. Рассказывал, что происходило в этом доме, день за днём, какие пытки он испытал на своей шкуре, как переживал за сына, как был разбит и потерян в то время. Люциус и сам не понял, в какой момент слёзы потекли по его щекам.

— Ты потеряла мужа и дочь, и я, я тоже потерял очень важного, самого ценного для меня человека… мою любовь, мою дорогую жену. Только ты не виновата в том, что случилось, а я виноват! Я виноват во всем. Я узнал об этом в Азкабане и хотел покончить с собой. Я пытался несколько раз. Но меня возвращали. Зачем, я не знаю. Все, что было хорошего в моей жизни, это она. Без неё я потерял себя. Я был ничем. И мне некого в этом винить, кроме себя… Некого…

Он говорил, что виноват перед ней, перед своим сыном, но он никогда не скажет ему этого. Люциус всегда ощущал эти терзания, он испортил сыну жизнь, он был виноват в гибели жены, он… И только он…

Андромеда слушала, тихо рыдая и сминая ткань его пиджака в кулаках. Она плакала вместе с ним, обнимала его, и Люциус чувствовал, что ему нужно было раскрыться перед ней до конца.

И он рассказал всё, что его мучило и продолжало мучить долгие годы.

Когда он затих, Тонкс посмотрела на него снизу вверх долгим новым взглядом. Она никогда не задумывалась о том, что пережил он. Андромеда долгое время была полна своей слепой ненависти. Да она за человека его не считала и называла про себя чудовищем и негодяем. Но Люциус поразил её в самое сердце. Она слышала в его словах неподдельную грусть и отчаянье от потери жены. Горечь от разочарования своей жизнью. Его слёзы не могли быть наигранными, зачем ему это?

Меда тяжело вздохнула и тихо спросила:

— Люциус, скажи мне, если бы ты мог вернуться в прошлое, ты изменил бы хоть что-то?

Малфой понимал — она даёт ему шанс, спрашивает, потому что хочет верить, что он изменился. А он изменился. Что-то в нём давно сломалось. Ещё с тех самых пор, как умерла Нарцисса. С тех пор как его мир стал серым, как стены Азкабана.

Он качнул головой:

— Я бы изменил всё, Меда. Всё.

Она отодвинулась от него. В её глазах читалось сожаление и грусть.

— Спасибо тебе, — произнесла Андромеда тихо.

— За что?

— За любовь к моей сестре. Если ты мог так любить, значит ты оставался и остаёшься человеком, — она вытерла слёзы своим белым маленьким платком.

Люциус вздохнул, наблюдая за ней очарованным взглядом.

— Я… Не знаю, — он хмыкнул. — Я уже не тот. Иногда мне так тошно. Это чувство… Одиночество. Оно сжирает…

Андромеда согласно покачала головой.

— Я понимаю тебя, — она закусила губу, теребя платочек. — Я и сама… Тоже его ощущаю…

Они стояли молча, не смотря друг на друга. Повисла странная угнетающая тишина. Казалось, сейчас лопнет волшебная нить, связавшая их на мгновение, и Андромеда уйдёт. Люциус не хотел этого.