Проклятье Жеводана

Дядя ничего не знает, я не говорил ему и говорить не собираюсь. Пусть старый граф не мучается еще и распрями внутри семьи.

Скорее всего, когда ты будешь читать эти строки, я уже буду на корабле плыть в Америку. Я не могу разглашать ничего более.

Лишь скажу, что вверяю свою жизнь в руки Господа. Если я не вернусь – то была кара Небес за мои преступления против тебя.

Я буду просить у тебя не изменять себе и верить в знамения судьбы, которые видишь ты и которые сокрыты ото всех нас.

Если Господь разрешит мне вернуться домой – прошу, прими это добрым знаком.

Франсуа, твоей милостью нарекаемый и доныне де Ботерн».

Я отложил письмо и глубоко вздохнул, прижав кулак к губам. Валящая с ног усталость тем не менее не давала забыть причиненное мне зло. Не знаю, было ли в моем сердце желание в самом деле забыть. Мои глаза вновь пробежались по письму и, может, пробежались бы еще раз, но я пресек этот порыв или хотя бы отложил до поры. Убрав послание от кузена в долгий ящик, я бросил короткий взгляд на рассветные небеса.

Пунктуальность – вежливость королей, и я не мог позволить себе опаздывать в госпиталь. Но и оставить своих питомцев без внимания я тоже, разумеется, никак не мог.

Спустившись в подвал, я затворил за собой дверь. Той короткой передышки, которую мне удалось выкроить для чтения письма, хватило, чтобы я мог снова стоять на ногах и проведать зверинец. За чистотой приглядывали посменно четверо людей, уже посвященных в мою тайну, – это были строители герра Хёлле.

Они спускались днем в это подземелье, и, пока хищники, создания ночи, мирно дремали по своим углам, мои люди по двое приступали к уборке. В саму клетку заходить не было никакой нужды – как я уже говорил, Ганс Хёлле обеспечил в подземелье насос поразительной мощности, и подаваемого напора хватало, чтобы смывать любые нечистоты в продолбленные в полу желоба, которые тянулись к выходу из шале и сливались в проток к югу от дома.

Спустившись, я поглядел на своих питомцев, а они на меня. Пересчет уставленных на меня глаз-бусин заверил, что все на месте. От сердца отлегло. Письмо Франсуа навеяло довольно скверную хандру, и от нее надо было избавиться. Неудивительно, что меня, если в данном случае уместно такое слово, как заводчика, всей душой занимал молодняк. Даже я сам не столько верил, сколько надеялся на то, что они выживут. Разведение гиен – задача не из простых, разведение гибридов – едва ли возможнее. Я много слышал о том, как одомашненных охотничьих собак скрещивают с дикими волками. Не имел счастья лично видеть этих особей, но эта мысль не давала мне покоя долгое время. В окрестных лесах водились волки, и местные охотники оказались очень сговорчивыми славными малыми. Они приволокли мне трех крупных хищников, двух сук и одного кобеля. Наконец, когда волки более-менее свыклись с новыми обителью и соседями, я, ведомый надеждой и верой в лучшее, смог провести первые случки гиены и волка.

Среди самого юного поколения имелся один щенок, вызывающий у меня большие опасения. Он был намного крупнее своих сородичей, и на этом его превосходство заканчивалось. Щенок был медлителен и неповоротлив. Мне казалось, ему тяжело открывать и закрывать свою пасть, которая была слишком большой для него, слишком неуклюжей. Всякий зверь справится без лапы, или, скажем, без хвоста, но со слабой пастью он обречен. Помимо этого, глазки были до сих пор закрыты темным морщинистым веком, хотя все звери из его помета уже успели прозреть.

Его медлительные движения оставляли его далеко позади, и даже сейчас, за эту кормежку, он едва-едва успел подъесть жилистый обрывок плоти. Глядя на этого нелепого выродка, ковыляющего на запах крови и плоти, я понял, что этому крохе нужна особая защита.

Превосходство в массе никак не помогали малышу пробиться к брюху матери – более проворные братья и сестры опережали его. Он слепо ныкался, ища сосок, но его незрячесть вынесла бы жестокий приговор, будь он в дикой природе.

Но я хотел дать ему шанс. Отселив поначалу его в отдельную клетку, я лично кормил его подогретым о здешнюю печь козьим молоком. Он охотно лакал его, и еще с большей охотой кушал мелко порубленные кусочки мяса. В этом плане он обошел своих сородичей – пока другие щенки только-только отсасывались от мамаши, мой зверь уже задорно глодал косточки.