Проклятье Жеводана

Я перевел мутный взгляд на вошедшую служанку, которая трудилась вместе с нами в госпитале. Ее губы шевелились, но слов я не слышал, оглушенный свершившимся чудом накануне. Путеводный образ медленно возвращал меня, и в том отношении она была подобна ярчайшей звезде на небосводе Сириус, который находится в созвездии Большого Пса. Мои предки, бороздившие моря, не сбивались с пути, глядя на нее, сверяя карты и выходили из черных буйных вод. Мне сейчас было суждено отыскать дорогу назад, заручившись этой лучезарной помощью.

Моя спасительница, скорее всего, и понятия не имела, как ее – случайное? – появление позволило мне сохранить рассудок, вернуться духом обратно в тело, в котором горячая кровь до сих пор стучала в ушах, а руки были во власти восторженной лихорадки.

И все же я вернулся. Точнее, случайное появление этой девицы вернуло меня. Она молча смотрела, уже смолкнув, и убрав рыжую кудряшку, выбившуюся из-под косынки, за ухо.

Я, тяжело вздохнув, понял, что девушка ждет ответа на вопрос.

– Ты не могла бы повторить? – спросил я, поддаваясь вперед и поглядывая на золотую рыбку-чернильницу на столе по правую руку.

– Я говорю, ваша светлость, что прибыла почта, – произнесла девушка. – Ее доставили вам домой.

Раздался беззвучный смех, и я пару раз слабо ударил по столу, настолько мне было плевать на любую почту. Мои руки не остыли от горячей крови, которой я окропился, причастившись к таинству жизни и смерти, а эта рыжая дура говорит мне о посылке из какого-нибудь душного Парижа, приглашения в болотистый вонючий Версаль или что-то настолько же тупое и противное.

– Потом, потом, – пробормотал я, оглядывая служанку с головы до ног.

Впрочем, я был благодарен ей. Появление постороннего человека в кабинете заставило собраться с мыслями – кто знает, сколько бы я просидел вот так, одурманенный, точно любитель дьявольского дыхания опиума.

Я решительно был настроен посвятить остаток дня тому таинству, которое открылось мне. Предо мной желтела бежевая бумага, замерев и ожидая. Руки еще не унялись от лихорадки, были безвольны и неподатливы. Сейчас писать на чистовую не было никакой возможности, но писать непременно было надо.

– Подай мне карандаш, он в левом ящичке, – произнес я, кивая на высокое бюро подле служанки.

Казалось, девушку почему-то смутила такая простенькая и незамысловатая просьба. Однако вскоре она обратилась к бюро, открыла ящичек и извлекла тонкий карандаш с жестким грифелем.

Подойдя к столу, она протянула его мне, и я уже было потянулся, как вдруг почувствовал холодное дыхание прямо над своим ухом. Ощущение было настолько устойчивым и верным, что я невольно обернулся через плечо, и мой взгляд уперся в темно-зеленые занавески.

Моя резкость заставила девушку вздрогнуть и отнять руку. Пока я выискивал призраков, она осторожно положила карандаш на край стола, подле той самой чудесной золотой рыбки, отдала поклон и удалилась, прежде чем я успел вновь обратиться к ней хотя бы взглядом.

* * *

Домой я вернулся настолько поздно, что смысла ложиться спать никакого не было. Я засиделся допоздна, накидывая в кабинете свои заметки относительно хода операции. Оставив спутанные и слишком лиричные наброски о случившемся, я брел к своему шале, все еще пребывая под неимоверным впечатлением от операции.

Холодный воздух взбодрил меня, очистил мысли. Зайдя домой, я встретил слуг, которые только-только проснулись, и сочувственно заглядывали мне в глаза, которые, скорее всего, полнились стеклянным безумием.

Мне жаль, что я, пребывая в неописуемо радостном порыве божественного откровения, пугал своих слуг, но я попросту был не властен над собой.

Все же пришлось мельком проглядеть почту, и не зря. Я выхватил одно-единственное письмо, которое сейчас могло на меня произвести хоть какое-то впечатление. Рухнув в кресло поближе к окну, я сорвал печать, и бледного нарождающегося света хватало, чтобы прочесть стройные строки.

«Дорогой кузен.

Все, что случилось между нами со дня моей свадьбы, до сих пор не укладывается в моей голове.

Мое молчание эти два года продиктовано лишь тем, что я попросту не знаю, что сказать. Даже сейчас эти слова на бумаге выглядят глупой издевкой.

И тем не менее, если ты читаешь это письмо, а не бросил не глядя в огонь, у меня есть шанс если не на оправдание и прощение, то хотя бы на высказывание.

Я бесконечно дорожу тобой. Ты мой брат, и нашего родства не отменит ни ссора, ни молчание, никакое горе и никакая радость.