Проклятье Жеводана

– Он бросился, но мы не растерялись, и Сюзи первая кинула в него камень, – рассказывал мальчик. – И я не растерялся и тоже подобрал камень. И так каждый, и мы отбились.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Жак, – кивнул мальчишка.

Мое сердце сразу почуяло, что он либо и сейчас лжет, либо попросту волнуется, что его предыдущий обман раскроется.

– Идти можешь сам? Хочу с тобой поговорить, – я кивнул на коридор.

Свора оборванцев сразу же переглянулась меж собой. Видимо, Шарлотта уже успела предупредить, что я здесь главный, а потому Жак, или как бы его ни звали на самом деле, спрыгнул с койки, чуть поморщившись от боли. Мы с ним вышли через коридор и пошли в столовую. Нам принесли чай с лавандой. Жак выждал совсем чуть-чуть и припал разбитыми губами к чашке.

– Мне сложно поверить, что дети способны в самом деле отбиться от Зверя, – признался я, положа руку на сердце.

– Я говорю правду! – возразил Жак, в то время как его глазенки суетливо заметались.

– То есть ты хочешь сказать, что на вас выбегает красноглазый Зверь три фута в холке с черными пятнами на серой шкуре, а вы вот так просто кидаете в него камни? И даже не испугались? – спросил я.

– Испугались! – воскликнул лгунишка, не зная, как сильно сейчас зарывает себя. – Вот и стали метать, что под руку попалось!

– Вот что, – я пресек этот вздор. – Ты и твои друзья могут остаться здесь. Я христианин и выгонять детей на стужу, пока там рыщет дьявол, не буду. Ты христианин, Жак?

Мальчик робко кивнул.

– Тогда не ври мне, – требовал я.

– Мы беглецы, – прошептал он, подавшись ко мне.

Я чуть отпрянул назад, не давая ему даже заглянуть во внутренний карман.

– Ясно, – вздохнул я. – Это останется между нами и Богом. Не говори ничего. До весны можете остаться здесь и прислуживать Шарлотте – той доброй девушке, которая прямо сейчас врачует раны твоих друзей.

– Спасибо, ваша светлость… – пробормотал Жак.

– Байку свою оставь, если хочешь, – продолжил я. – Но сперва хоть вычитай, как Зверь выглядит.

– Я не умею читать, – признался мальчик.

Ничуть не удивившись, я пожал плечами и поднялся из-за стола.

– У него вовсе не красные глаза и пятен нет, – сказал я напоследок и направился на выход.

Жак послушно кивнул.

* * *

Как и было сказано в разговоре с маленьким обманщиком – он со своей сворой остался чисто из христианской добродетели, но, разумеется, Жак не знал, о чем именно идет речь. Дело обстояло очень просто: Лю нужны были друзья. Мне эта детвора не нравилась тогда, не нравится и сейчас, но я не мог прогнать их, не дав Лю хотя бы увидеть их.

Очевидно, моя уступка сильно сблизила меня с сыном. Лю, хоть и был моей кровью и плотью, аристократ по рождению, нельзя было отрицать его диковатости, на которую я с родительской любовью закрывал глаза. Жак и его шайка не знали о происхождении глухонемого калеки. Шарлотта попросту представила им Лю, бедного подкидыша. К счастью, дети, существа довольно жестокие сами по себе, нашли в убогом себе друга, а не мишень.

Жак и его друзья ели с Лю за одним столом. Мой мальчик, уже привыкший к абсолютной вседозволенности, швырнул в одну из девочек краюху хлеба. Какое же смятение охватило кухарок, подающих в тот день еду к детскому столу!

Они переглянулись между собой, пока занималось большее веселье. Жак вылил воду за шиворот кому-то из своих, обиженная девчушка не оставалась в долгу и стукнула ложкой по лбу не Лю, к счастью, а его соседа. Прислуга так и стояла в оцепенении, пока детвора веселилась. Только когда стайка оборванцев повыскакивала из-за стола и убежала прочь, играть в саду, я понял, насколько в Святом Стефане тихо без детей.

* * *

Питер не разделял моего восторга относительно юных обитателей госпиталя. Стоило этой резвой стайке пронестись по коридорам или их звонкий смех слышался где-то во дворе, Янсен был заметно опечален.

– Хотя бы Лю есть с кем играть, – Питер находил хоть какой-то оптимизм в сложившейся ситуации.

– Вам так досаждают эти дети? – интересовался я.

– Вы, мой дорогой, слишком дорожите нашей дружбой, так что скажу как есть, – ответил Питер. – С самых первых дней Святой Стефан был полон чудачества, и вы тому виной, граф Готье.

– Какие же чудачества вам бросились в глаза в первые же дни? – удивился я.

– Да хотя бы росписи внизу, – добродушно улыбнулся доктор.

Я опешил и сделал несколько глотков поостывшего чая. Взгляд уставился на однотонную скатерть и металлические блюдца с ребристыми завитками сливочного масла.

– Жизнь и без того щедро преподносит нам разного рода неожиданности, – меж тем продолжал Питер. – И дети являются самим воплощением этого сумбура. Не думаю, что вы примете это на свой счет, но ради всех святых, граф, будем откровенны? Дети поступятся своими интересами, лишь бы бунтовать против воли наставника. Такова уж их природа, хроническая и необузданная. Лю на удивление способный и понимающий мальчик, несмотря на его глухоту. Из него выйдет толк, чего я совершенно не могу сказать об этой шумной шайке.

– Никогда не думал, что вам не нравятся росписи, – обескураженно пробормотал я.

* * *