Проклятье Жеводана

«Ты забрал мои кошмары», – подумал я, ощущая, как горячая влага подступает к глазам, и Зверь ответил. Мне не описать этого тихого глубокого звука, который издал он. Глубокое утробное урчание не оставило ни сомнения – Зверь понимает меня и всегда понимал.

В момент все перестало. Меня всего обдал мертвенный холод, и я не слышал ничего. Просто в какой-то момент шум растерзал мои уши пронзительным писком, а на щеках и ноздрях горело что-то, как обычно оседает вспышка пороха после выстрела.

Не помню, чтобы я обернулся. Почему-то помню нас троих со стороны: я, Ален, чертов охотник, который участвовал в облаве, который знал, что Зверь где-то здесь. Ален ли подал знак или это все роковая случайность, я не знал. Рассудок оставлял меня.

Сам я стоял в оцепенении перед телом поваленного Зверя. Между нами было не больше десяти футов. Мой Зверь вновь лежал бездыханно предо мной, и я вновь был скован ужасом. Почему так разительно жгло мне глаза это красное на белом? Если бы снег сошел, не было бы так жутко видеть вышибленные из уродливой богомерзкой морды мозги и кровь, если бы они впитались в черную землю, и без того уже проклятую и покинутую Господом. И без того кривая и безобразная голова лежала ничком на земле, блестя своими открытыми внутренностями, напоминая разломанный плод граната.

Хриплый вздох. Нет, мне не почудилось. Зверь шевельнулся, дрогнул всей мордой, вернее, уцелевшей ее частью. Отхаркнувшись, монстр стал подниматься на ноги. Я не верил своим глазам. Между нами было около двух шагов, и я явственно видел, что выстрел снес как минимум треть головы, если не больше. Тем не менее чудовище поднялось на ноги и смотрело на меня залитыми кровью глазами. В шерсти оставались обломки черепа и мозгов, но Зверь отряхнулся от них, как отряхивался от прочего мусора. Схаркнув наземь, он медленно повернулся ко мне боком и пошел прочь, обернувшись пару раз.

Я так и стоял, не в состоянии поверить увиденному, и даже кровавое месиво, оставшееся на снегу, не добавляло моей вере никакой силы.

* * *

На следующий вечер я покинул семейство Дюамель, ибо ничем помочь я не мог. Я нужен был в Святом Стефане. Всю дорогу меня не покидало жуткое чувство, которое вспыхнуло в моем сердце, когда чудовище, вопреки всем мыслимым и немыслимым законам мироздания, встало на ноги. Лишь сейчас я осознал весь ужас, с которым столкнулся Жак Дюамель. В моем сердце был жив страх перед Зверем, но в тот день, когда мы стояли один на один, когда мне было послано откровение, я знал, что я в долгу перед ним. И если его сердце остановится, кошмары вновь вернутся и с новой силой вопьются в мою душу и разум, и отыскать спасения второй раз я не смогу.

– Этого Зверя нельзя убить, – с такими словами я распрощался с семьей капитана.

Единственным утешением были догадки. Никто в том лагере не знал, с каким кошмаром они столкнутся. Особенно не знал самоуверенный вояка и охотник старик Жак. Никто не мог догадываться, что пока Зверь безнаказанно пожирает жен, братьев и детей – это не самое страшное. С какой прытью охотился Жак, не зная, какой разверзнется пред ним ад, едва он настигнет цели. Видимо, капитан встретил Зверя, нанес ему увечье не меньше, а может, и больше, нежели я увидел накануне. В тот-то момент Жаку и открылось страшное знание – Зверя не берет ни штык, ни пуля, и он благословлен неведомо какими богами. Вот такая жестокая расплата постигла капитана, который охотился на взбесившуюся шавку-переростка, а угодил в пасть самой преисподней. Если раньше и была надежда расправиться со Зверем, в этот день она пресеклась и в моем сердце. До этого момента никогда бы не подумал, что надежда и истинный глубинный ужас будут так близко соседствовать в моем сердце.

С такими мыслями я въехал в ворота Святого Стефана. Стоял пасмурный день. Из окна кареты было видно, как шкодливая детвора играет в снежки. Жак макал какого-то из своих друзей лицом в грязный снег, в то время как девочки пытались оттащить его. Лю стоял ногами на заснеженной лавочке и закидывал снежками всех четверых, пока его самого не повалили и не затеяли беззлобную драку, без ломания носов, выбивания зубов и вырывания волос друг у друга. Посему же мое отцовское сердце было спокойно. Лю улыбался и не оставлял обидчиков в долгу.

Придя домой, я переоделся и принял горячую ванну, после чего отправился в госпиталь, в свой кабинет.

– Доктор Янсен, какая встреча! – Я обрадовался столь же искренне, сколь был и удивлен.

– Мои старые глаза меня обманывают или ваши глаза вновь блестят нездоровой влагой? – прищурился проницательный Питер. – Как ваше самочувствие, граф?

Я отвел свои наверняка дрожащие глаза, которые вот так вот с порога выдали меня.

– Мне, право, неловко уже за собственную немощь. Мне нет и тридцати, представляете, сколько со мной мороки будет в старости? – вздохнул я, рухнув в кресло.

– При всем уважении, ваша светлость, если вы продолжите в том же духе, едва ли вы доживете до старости, – любезно заметил доктор Янсен.

Я шумно выдохнул через нос и улыбнулся.