Проклятие безумной царевны

– Надя! – доносится до меня испуганный голос матери, потом я слышу, как меня зовет отец, как жалобно причитает мадам Хаймович, а еще я слышу пронзительный детский писк, который возникает внизу моего живота, потом острая и горячая боль начинает разрывать мои внутренности…

Больше ничего не помню.

Очнулась я дома и сразу почувствовала, что во мне что-то изменилось. Легче стало, я ощутила себя свободной как никогда. Потом мама рассказала, что у меня прямо там, около платана, открылось внезапное кровотечение, я потеряла сознание, и меня перенесли не куда-нибудь, а в квартиру Хаймовичей. Мадам Хаймович не стала останавливать кровь – наоборот, принялась нажимать на мой живот так, что скоро сделался выкидыш. Мама, вспомнив, что когда-то ходила на медицинские курсы, помогала ей по мере сил. И, против всех опасений, кровотечение у меня начало утихать, а затем и прекратилось. Правда, я по-прежнему была без сознания, так что меня увозили домой на извозчике. Родители хотели позвать врача, потом решили подождать, посмотреть, как я буду себя чувствовать: они боялись, что врачу может быть известно, кто я, кем была при большевиках.

К счастью, обошлось. Мадам Хаймович забегала часто, но, поняв, что я пошла на поправку, сказала, что больше не придет, и, прощаясь с мамой, пробормотала:

– Ну, квиты. Всё промеж нас кончено! Вы мою дочушку ховалы, а я вашей скинуть подсобила. Щас Вирка сто раз подумает, допрежь на Надю доносить. Я ж ее дома держала! Я ж ей подсобляла! Виркина родная матка теперь с вами повязана. Донесет Вирка на вас – так и на меня донесет. Сколько ж народу бачило, як ви ко мне бегли да Надю волокли! Глядишь, родну матку она помилует. Тока ви помните, шо я вам казала, да не сидите тута сиднем, тикайте видселя!

Да, то, что из Одессы надо уезжать, причем как можно скорей, понимали мы все. Это было решено. Но мы не могли тронуться с места, во-первых, потому, что мне надо было окрепнуть после выкидыша, а главное, найти того смельчака, который перевез бы нас из Одессы в Крым. Да еще непонятно было, какая власть теперь в Крыму. Не дай бог снова угодить в лапы большевиков! Слухи-то ходили по Одессе самые противоречивые, а уточнить было не у кого. В апреле прошла весть, что германские войска разворачивают наступление в Крыму. Да, мы, к стыду признаюсь, предпочитали оказаться там при немцах, чем при большевиках! Но это были только слухи. Наверное, мог бы знать Красносельский, но идти к нему отец остерегался. Боялись мы также, что он решит навестить нас, что зайдет… однако Красносельский, на наше счастье, не показывался, и в городе его никто не видел.

Каждую ночь мы ждали, что нагрянет Вирка с кем-нибудь из своих бандитов. Но, на наше счастье, она не показывалась. Черт ее знает, что там с ней происходило, то ли мадам Хаймович умолила ее больше меня не трогать, то ли случилось с ней что-то, то ли просто боялась нос высунуть из той норы, куда забилась. Ах, как хотелось надеяться, что она из нее уже никогда не высунется, что большевики не вернутся! Как хотелось остаться в Одессе! Но дело было не только в Вирке, а прежде всего во мне – в гнусной метке, которая словно бы горела в моем лбу, о том, кем меня сделал Тобольский.

Из газет тем временем стало известно, что большевики начали перевозить царскую семью в Екатеринбург. Узнав об этом, я подумала, что теперь Тобольский, возможно, будет именоваться Екатеринбургским.

Ничего смешного в этом предположении не было, однако меня вдруг охватил приступ неистового хохота, перешедшего в горькие рыдания. Ах, как же я оплакивала свою судьбу, как часто впадала в истерику, в том числе и от неопределенности нашего положения!

Невозможно описать, в каком мы все были состоянии. Нас словно поджаривали на сковородке, на медленном огне! Вернее сказать, мы словно бы сидели на пороховой бочке, к которой в любую минуту могли поднести факел.

И вот вдруг, в первых числах мая, отец, который чуть ли не месяц ходил по всем пристаням, знакомился с лодочниками, бывал даже в баржанах[40], вернулся с двумя радостными вестями: немецкие войска заняли Крым от Севастополя до Керчи, почти не встретив сопротивления, а еще он нашел человека, который регулярно ходил в Крым со своей шаландой.

Это был контрабандист, который пробавлялся и перевозкой людей, когда не было товара. Сговорились об оплате, о том, что вещей при нас почти не будет, чтобы лодку не перегружать.

Однако надо было еще выждать, чтобы прошли «поганые дни», как называли здесь штормовую погоду.

Чем дольше мы ждали, чем ближе подходил день спасения, тем напряженнее было наше состояние. И вот наконец…

И вот наконец мы собрали самый минимум вещей и продуктов, зашили каждому в одежду наши ценности, разделив их поровну, просто на всякий случай, – и, вознеся молитвы Николаю Чудотворцу, хранителю рыбаков и мореходов, отправились в опасный путь.