Проклятие безумной царевны

Путь этот был по-настоящему страшен, однако после этого я повидала так много ужасного, что он почти весь стерся из моей памяти новыми жуткими впечатлениями. Но вот что запомнила хорошо: когда мы были уже в открытом море, начало вдруг свежеть, подул «поганый ветер» и поднялась буря. Правда, ветер был хоть поганый, но попутный, однако нашу шаланду швыряло по направлению к крымскому берегу, как жалкую скорлупку, в любой миг она могла опрокинуться. Наверное, до девятого вала было далеко, однако нам хватило, чтобы натерпеться страху! Мы старались не показывать свой ужас, однако мысленно простились друг с другом и с жизнью.

Рыбак, пытаясь убрать неподдающийся парус, вдруг разразился матом, да таким, что плохо пришлось и Господу Богу, и Богородице, и всем святым, в том числе Николаю Чудотворцу, который спокойно смотрел на то, как мы погибали.

Миновало некоторое время, и шквал поутих, а потом и вовсе ветер унесся бушевать в иные дали. Но мы, конечно, все еще были не в себе. И вот мама, мокрая как мышь – да на нас на всех сухой нитки не было! – вдруг разрыдалась и закричала:

– Как вам, Иван Олексович (так звали нашего перевозчика) не стыдно! Мало того, что вы непристойно выражались при женщинах, так вы еще оскорбили и всех святых!

Иван Олексович, судя по выражению его лица, хотел выразиться так же крепко, а то и еще крепче, однако вдруг смягчился и, уже снисходительно, глядя на нас как на слабоумных или детей, проговорил:

– И чему ж вас тильки в гимназиях вучилы? Шо ж, Бог не розумие, взаправду я его матом крою аль шуткую?! А Микола Чудотворец – той и навовсе свой брат, обид на нас не держит!

* * *

Мы высадились где-то на крымском побережье чуть живые от страха и усталости примерно через шестнадцать часов после того, как отчалили от побережья Одесчины. Какое-то время мы только и могли, что пытаться очнуться и собраться с силами: мокрые насквозь, в просоленной одежде, которая на ярком и жарком солнце быстро вставала колом, едва живые от голода и жажды. Мы мгновенно расправились с тем запасом продуктов и воды, который у нас был с собой, угостили и нашего кормчего, и только тогда осознали, что мы примерно в часе ходьбы от Севастополя, куда, согласно уговору, Иван Олексович должен был нас доставить.

– В Севастополе швабы порядки свои наводят, – хмуро ответил он на наши недоумевающие вопросы. – Бумажки из ихней комендатуры нету – враз задерживают и начинают душу вынать: кто ты да откудова. Вам лучше город обойти да прямиком двигать на Ялту. Не скажу, шо близко – под девяносто верст, да шо с того, ноги есть, авось доплететесь. У вас в Ялте жилье-то есть чи ни?

– Есть, – рассеянно пробормотал отец. – Но до него еще надо, как вы выразились, доплестись. Девяносто верст, Боже мой!

Мы, конечно, еще в Одессе узнали об этом расстоянии, были к нему готовы, но сейчас эта цифра снова поразила нас своей громадностью. Сколь же дней мы будем тащиться?!

– А может быть, вы бы нас довезли по морю? – робко спросили мама, и лодочник расхохотался:

– Вы мне просто начинаете нравиться! Обратно охота над бортом повисеть?

Меня снова замутило, стоило вспомнить, как нас всех поочередно начинало рвать от чудовищной качки. Отец с мамой тоже позеленели.

– Ви вот шо лучше сделайте, – посоветовал лодочник. – Пешим ходом, конечно, ноги в кровь сотрете. Сыщите какого ни есть татарина с хурой[41] чи с арбой, шоб довез вас до той Ялты потихонечку. Ехать, конечно, не так шоб мягко, а все ж полегче, чем на волнах еще часиков пять болтаться.

– А где ж нам взять того татарина? – спросила измученная мама.

– Да хочь где, – пожал плечами Иван Олексович. – При дороге стойте да покличьте кого-нито. Не сыщете такого, шоб прямиком в Ялту шел, так попутный какой вас возьмет, потом другой, третий – так язык до Ялты и доведет. Только вот шо вам скажу. Если арба тихо идет, на ту не проситесь. Ищите которая со скрипом, да погромче.

– Это почему же? – изумился отец.

– А колы арба скрипит, стал-быть, честный человек едет, ему скрывать не надо, шо он вже близенько.

– А зачем ему это?

– Тихо едет – стал-быть, вор подкрадывается. Со скрипом – значит, честный человек, неча таиться. А таперича звиняйте, люди добрые, мне пора свои дела робыть. Тока я вам вот шо скажу: за мной не ходите, там, в том селе, русских сильно не любят! Большевики там полютовали так полютовали! Как бы вам за них не аукнулось!

– А что же вы туда идти не боитесь? – спросила я.

– Да я у них свой, у меня там жинкин брат живет, у меня жинка татарка, – пояснил лодочник. – Мы с ними мало-мало дела делаем!

И он заговорщически подмигнул.

Итак, мы разошлись – Иван Олексович торопливо зашагал к маленькому селу под горой, а мы выползли на каменистую дорогу и встали в тени под развесистым деревом, изрядно побитым морскими ветрами. Чувствовали мы себя отвратительно, однако все равно нужно же было добираться туда, куда мы хотели добраться!