Проклятие безумной царевны

В это время раздался еще один выстрел, и Додонов, повернув голову, увидел, что Красносельский одной рукой зажал рану на груди, а другой с такой силой ударил «нищенку» по лицу, что та повалилась наземь, выронив револьвер. Красносельский подхватил его, несколько раз выстрелил в Вирку, а потом упал.

Что-то все больнее и больнее давило мне в колено, и я наконец-то обратила на это внимание. Подвинулась – и увидела на земле револьвер. На рукояти были выцарапаны буквы М.Ф.Е.П.

И я вспомнила…

Вот Красносельский, навестив нас в Одессе, показывает револьвер, отнятый у убитого им охранника, и отвечает отцу, спросившему, что значат эти буквы:

«Я бы сказал, что это инициалы той сволочи, которую я убил. Да мне, признаюсь, безразлично, что это значит, я взял этот револьвер в бою, и неважно, кому он принадлежал и как его звали!»

А Вирка, которая держит меня под прицелом, стонет:

«Моня Финкельмон его звали. Егор Прохоров!»

И еще… Красносельский упоминает, что этот револьвер у него отняли, когда захватили в плен. Наверняка Вирка была связана с «добрыми» немцами, которые обещали спасти офицеров, а потом участвовали в их расстреле. Так револьвер и попал к ней снова.

Злобное, полное ненависти, змеиное шипенье Вирки раздалось у меня в голове: «Ничего, я его еще достану, эту сволочь! Всех вас достану и прикончу!»

Всех не всех, но нас с Красносельским она и вправду прикончила.

Вот лежит он. Вон лежу я: в своем белом платье, с кровавым пятном на спине, с разметавшимися по зеленой траве русыми волосами.

А кто же это смотрит на нас, вертя в руках револьвер с проклятыми буквами М.Ф.Е.П.? Кто это?

И вдруг я поняла кто.

Анастасия! Анастасия! Ну конечно, это она!

Помню, как я расхохоталась от этой догадки, и мой смех звучал все громче, все надрывней, пока я не задохнулась от этого хохота и не свалилась без чувств.

Часть вторая Анастасия

Пролог

Казанская СПБ, 1960 год

Анастасия Николаевна очнулась в больничном боксе и долго не могла понять, где находится. Казалось, перед ней только что захлопнулась какая-то дверца, и она даже слышала поворот ключа. Там, за этой дверью, осталась какая-то девушка по имени Надя Иванова, и судьба ее была опутана, словно цепями и веригами, множеством бед и страданий. Эта девушка, так похожая на Анастасию Николаевну, иногда врывалась в ее сознание. Окружающие постоянно пытались ее уверить, что она – вовсе не великая княжна Анастасия, чудом выжившая дочь императора Николая Второго, а именно эта Надежда Иванова-Васильева. Однако она отлично знала, что Надя – всего лишь сновидение. Ну снится порою чужая жизнь – и снится, тревожит, мучает, липнет к твоей жизни, как паутина, а потом раз – и нет ничего, и захлопнулась дверь в сознании, и там, ЗА этой дверью, осталась девушка по имени Надежда Владимировна Иванова-Васильева, все забывшая о себе летом 1918 года, а ПЕРЕД дверью топчется старуха по имени Анастасия Николаевна Романова, все воспоминания которой начинаются с лета 1919 года.

* * *

Это было страшно – очнуться и обнаружить, что ты не знаешь о себе ничего. Вообще ничего!

Сначала я долго лежала в глубоком обмороке, а когда очнулась, оказалось, что я не узнаю окружающих, я забыла все о себе и всю себя. Теперь я дни и ночи напролет (я почти не спала и не ела) сидела, забившись в угол, не подпуская к себе людей, и даже чтобы вымыть меня (во мне исчезло все человеческое), приходилось меня связывать и совершать обряды гигиены силком, продираясь через мои жуткие вопли.

Ялтинские врачи оказались бессильны справиться со мной, и тогда Додонов отвез меня в Симферополь, где была хорошая большая больница с отделением для таких, как я: умалишенных.

В давние времена Симферополь назывался по-татарски Ак-мечеть, Белая мечеть. Старый город, где жили в основном татары, ничем не отличался от других крымских татарских поселений, ну а новый город в то время очень напоминал другие южнорусские города: те же однообразные каменные дома, в основном одноэтажные, заборы, сложенные из дикого камня, и запыленные акации по сторонам улиц. Столица Тавриды отличалась от других провинциальных городишек только величественным шатром Чатыр-Дага, живописно вздымающимся на горизонте.

Главной достопримечательностью Симферополя были развалины Неаполя Скифского, которые, впрочем, лежали довольно далеко от центра города, да и в то время их никто не раскапывал. Тогда было не до археологии. Тогда если что и раскапывали, то лишь могилы недавно расстрелянных, чтобы выбить у мертвецов золотые зубы.