Некоторое время Скиннер дулся на Ральфа за то, что тот не дал ему шанс вдоволь насладиться продуктами английской фармацевтической индустрии, но в конечном итоге он начал воспринимать этот факт как еще одно проявление полного отсутствия логики в том, что происходит на островах.
После двух или трех порций «Маргариты» его глаза загорелись привычным задором, и теперь Скиннер посматривал на пингвинов взором человека, которого не так-то просто заставить заскучать.
— Они — муж и жена, — предположил он. — Тот, что побольше, — мужик. Думаю, за пригоршню рыбки он легко сдаст задницу своей бабы в аренду. — Он повернулся ко мне: — Как ты думаешь, Ральф любит пингвинов?
Я в недоумении уставился на птицу.
— Не знаешь? — спросил он. — А я знаю. Он затрахает бедную птичку до полусмерти. Эти англичане трахают все, что шевелится. Все они извращенцы.
Бармен стоял к нам спиной, но я знал, что он прислушивается. Улыбка, застывшая на его лице, все больше и больше превращалась в гримасу. Интересно, а часто ли ему до этого приходилось, стоя за своей стойкой, слышать, как вполне респектабельные внешне люди собираются трахать пингвинов, принадлежащих отелю?
— И долго будет продолжаться этот проклятый дождь? — спросил я.
Скиннер бросил взгляд в сторону пляжа.
— Бог его знает, — ответил он. — Это то, что они называют «погода Коны». Ветры поворачивают вспять, и такая погода приходит с юга. Иногда она длится до семи-девяти дней.
В первый день декабря [тысяча семьсот семьдесят восьмого года]… он понял, что перед ним — величайший из открытых им островов. Название, которое острову дали местные племена, Кук записал как «Оухайхи». К утру следующего дня они подошли к живописнейшему берегу: массивные скалы, долины, заканчивающиеся мысами, белые ленты высоких водопадов, низвергающихся прямо к полосе прибоя, реки, которые одна за другой вытекали из глубоких долин. Внутри острова им открылись лощины с грохочущими потоками, ландшафт, где скудные земли перемежались цветущими долинами, а равнины постепенно поднимались все выше и выше к покрытым снегом вершинам. Снег в тропиках! Еще одно открытие, еще один парадокс. Здесь, как оказалось, скрывается доселе не известная никому богатейшая земля, размерами гораздо превосходящая Таити. Сквозь подзорную трубу он видел тысячи местных жителей, которые, выливаясь потоками из своих жилищ и с полей, поднимались на вершины скал и, глядя во все глаза, размахивали в воздухе белыми полосками ткани, словно приветствовали нового мессию.
Мне по большому счету было наплевать. На настоящий момент хватит и того, что я забрался достаточно далеко от снежных сугробов, которые регулярно заваливают крыльцо моего дома в Колорадо. Мы заказали еще по порции «Маргариты», чтобы хорошенько расслабиться и вдоволь поболтать. Я не спускал глаз с бармена, а Скиннер рассказывал мне о Гавайях.
Когда период дождей в Коне затягивается, люди становятся слегка раздражительными. После девяти-десяти дней высокой волны и затянутого тучами неба на улице в Гонолулу тебе запросто вышибут селезенку из тела только за то, что ты просигналил самоанцу, чтобы тот убрался с пути твоего автомобиля. Самоанцев на Гавайях много, и с каждым годом их присутствие становится все более заметным. Это крупные, опасные парни с темпераментом, не поддающимся контролю, и их сердца переполняет ненависть к звукам автомобильного сигнала — вне зависимости от того, кому сигналит автомобилист.
Нас, белых, гавайцы-аборигены называют «народом хаоле», и преступления на почве межрасовой напряженности — одна из наиболее популярных тем в ежедневных газетах и теленовостях.