Проклятие Гавайев

Оба дома были пусты, бассейн превратился в болото, пена прибоя захлестывала крыльцо, а пластиковые кресла были разбросаны по всему газону, обвешанные клочьями чего-то, что напоминало гниющие водоросли. При ближайшем рассмотрении обнаружилось, что это были мокрые и скользкие останки трехсот тысяч китайских петард и порванная в клочья красная оберточная бумага от десятков китайских же бомб, с которыми мы тогда развлекались. Я думал, всю эту пиротехнику смыло в море, что и произошло на самом деле; но смыло недостаточно далеко, и теперь волны возвращали нам наши подарки.

Ральф и его семейство испарились. Дверь в его дом была распахнута настежь, а место, где он парковал свою машину, было по щиколотку затоплено соленой водой. Фасады обоих строений были покрыты какой-то красной слизью, над всем повисло ощущение смерти, и мне почудилось, будто в наше отсутствие обитатели этих опустевших домов были затянуты прибоем в морскую пучину, а потом расплющены о береговые камни могучими волнами прибоя.

Аккерман меня в моих фантазиях не поддержал, предположив, что все, вероятно, переехали куда повыше, прежде чем прибой принялся атаковать газон и пороги домов. Это была обычная для периода зимних штормов история в этом районе — сначала орут сирены, потом появляются завалы на дорогах и общая паника, и, наконец, следует насильственная эвакуация населения из прилегающих к пляжу домов силами спасателей гражданской обороны.

— Каждый год тут такое, — объяснил он. — Мы теряем несколько домов, несколько машин и совсем немного людей.

Я все еще копался в спальнях в поисках следов жизни, одним глазом поглядывая на море. Большая волна в любой момент могла без предупреждения ударить в нас подобно бомбе. Воображение подбросило мне картинку: Ральф в белой пене прибоя цепляется за какой-то обломок черной скалы и зовет на помощь, а в это время мощные челюсти тихоокеанского угря впиваются в его лодыжку.

Что бы мы смогли сделать, если бы услышали его крик и увидели, как он барахтается в сотне ярдов от берега?

Ничего. Нам оставалось бы только смотреть, как волны одна за одной бросают его на скалы. К утру его бы разодрало в лоскуты.

Был мгновенный соблазн взять фонарь и пойти поискать его в море, но потом я передумал. И что, если бы я его обнаружил? Это зрелище неотступно сопровождало бы меня всю мою оставшуюся жизнь. Мне пришлось бы смотреть, как он гибнет, и не сводить с него луча своего фонаря, пока безумный блеск его глаз не померкнет в пене волны и сам он не исчезнет из виду…

Я услышал голос Аккермана как раз в тот момент, когда огромная волна ударила в бассейн и выстрелила в небо десятью тысячами галлонов воды.

Перевалив тело через перила крыльца, я рванул было на улицу. Только наверх, пронеслось у меня в голове. Куда-нибудь в горы! И подальше отсюда!

Оказалось, что Аккерман зовет меня с балкона домика сторожа. Совершенно мокрый, я бросился вверх по лестнице и обнаружил его сидящим в компании пяти или шести человек — они спокойно пили виски и курили марихуану. Весь мой багаж, включая пишущую машинку, был свален в углу крыльца.

Никто не утонул, никто не пропал без вести. Моя невеста протянула мне косячок, и я сделал глубокую затяжку. Как мне объяснили, Ральфу удалось выскочить из дома где-то около полудня, когда море забросило на его крыльцо пятидесятифунтовый ствол бананового дерева, за которым хлынула волна красной грязи. Сотни дохлых рыбин были вынесены на газон, дом заполонили мириады крылатых тараканов, а под полом ревело море.

Сторож сказал, что Ральф отвез семью в гостиницу «Царь Камехамеха», которая находилась на причале в даунтауне, после того как им не удалось купить билеты на ночной рейс назад в Англию.

— А где собака? — спросил я.

Я знал, что Сэдди сильно привязалась к этому созданию, но трупа в общем разоре, который представляло собой наше бывшее поместье, я не заметил.

— Они взяли ее с собой, — сказал сторож. — Ральф попросил передать вам записку.

И он протянул мне промокший клочок почтовой бумаги с монограммой отеля, который был покрыт каракулями Ральфа.

Ральф писал: «Мне этого больше не вынести. Шторм чуть нас не убил. Не звони. Оставь нас в покое. Врач из гостиницы позаботится о Руперте и пришлет его назад, когда закончится карантин. Пожалуйста, возьми его на себя. Сделай это для Сэдди. Она поседела. Все, что мы пережили, было ужасно. Я справлюсь с этим. Привет! Ральф».

— О Господи! — вырвалось у меня. — Уехал! И не слишком злится.

— Он знал, что вы так и скажете, — проговорил сторож, принимая от Аккермана косяк и затягиваясь. — Поэтому и оставил вам собаку. Сказал, что это будет хорошо.

Я сложил записку и сунул ее в карман.

— Конечно, — ответил я. — Ральф у нас артист. У него очень ясные представления о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Мы некоторое время просидели на крыльце, затягиваясь дымом свежей марихуаны и слушая музыку, а потом поехали к Аккерману ночевать. Наши дома были подтоплены, вода пробралась на все этажи, и не было никакого смысла даже пытаться там уснуть.