– Ты всегда помогала мне. Всегда. – В дальнем конце сада запел черный дрозд и, казалось, даже воздух восхищается переливами его песни. Джоди вдруг вспомнила, как Эвелина назвала его джазменом от природы. – А я не хочу ничего менять. Он думал, что проклял меня. Одно время мне так и казалось. И даже сейчас иногда… – она тряхнула головой, пытаясь прогнать из памяти скорбные лица и слезы незнакомых ей родственников.
Эвелина потянулась и пожала ее руку. Не сильно, но ощутимо.
– Ты хочешь отпустить меня? – спросила Эвелина.
– Я в любом случае отпущу тебя. – На глаза Джоди навернулись слезы. – Но я счастлива, что так долго знала тебя во всех моих жизнях. И я победила его проклятие. У меня было столько всего, что ему и не снилось. Стоит только представить все, что я видела и делала, все что пережила и испытала, хорошее и плохое. Все это прошло мимо него. Мои жизни затмили его короткое злобное существование.
– Но ты все время умираешь… Эта боль, эти страдания…
– Они неизбежны. В отличие от любви, – взяв руку Эвелины она поднесла ее к губам, а потом они сидели рядом, глядя, как ветер шевелит листву, разбрасывая по земле тени, прислушиваясь к гудению трудолюбивых пчел, занятых своим делом.
– Интересно, сколько пчел понадобится тебе, чтобы спасти мир, – проговорила Джоди.
– Глупышка, – отозвалась Эвелина, и рассмеялась.
Девица из ада[56]
Середина ночи, светит луна. Дом кажется еще более ветхим, готовым рухнуть. Двор полон кирпичей и бастионов из мусора, постельных пружин, застывших во время взрыва; со сломанного навеса стекают ручьи газет; бутылки и банки сверкающими каплями сыплются из раскисших под дождем коробок; дряхлых холодильников и электроплиток здесь больше, чем смогла бы сжечь на своем веку самая древняя старуха.
Юная Агнесса стоит, переводя дыхание, в пятнистой тени этого славного дерева. Ярость, что привела ее сюда, стихла, закоченела. Весь этот бег отточил ее.
Лицу и рукам приятен холодный воздух. Брюки и низ рубашки пропитались тяжелой ледяной сыростью. Она опускает рюкзак на землю, достает из него пакет с землей и пеплом.
Тот, другой дом просторен и чист, сад в полном порядке, кусты у фасада обведены лунным светом, огород за домом словно покрыт инеем. В нем собака, которая бросится к ней, дружелюбно виляя хвостом, извиваясь всем телом. Подведет ее к буфету, будет пыхтеть и вилять, пока та станет искать хлеб и сыр. Будет стоять у нее за спиной, когда она начнет раскапывать груду пепла.
Она блокирует сторожа у ворот и проходит внутрь. Старуха – какой ужас, это ее собственная бабка! – будет на кухне, злоумышлять и действовать. Насекомое, зудящее в затылке Агнессы – это ее рук дело.
Агнесса начинает с едва заметной дорожки возле покосившейся лесенки на веранду. Она сыпет пепел на ощупь, ведет непрерывную линию. Работа тонкая, ведь нужно вести ее через пучки травы, торчащие среди мусора, по ощетинившимся пружинами матрасам, но она сделает все, что нужно. Трава обметает ее кроссовки, рукав скользит по краю железной духовки, ветер что-то нашептывает. Все они сговорились против нее. Они знают тайну.
Кот на месте у окна. В лунном свете его голова похожа на человеческий череп. Единственным глазом, круглым и черным, он смотрит на нее сверху вниз.
Животное провожает ее взглядом. Пепел и земля сыплются из ее пальцев.
Она чувствует, как в ее ладонь впиваются зубы кота. Его глаз смотрит на нее, пасть ухмыляется. Кошачий смех, кошачье бормотание. Она идет по замусоренному саду и видит впереди дырку в кошачьем заду, морщинистую звезду под задранным вверх хвостом.
Сад за домом становится гуще, здесь он совсем не ухоженный. Ее шаги пробуждают запахи трав. Ноги старой леди топчутся по кухонным доскам, останавливают. Бутыли звякают, брякают. Дом превратился в бурлящий котелок, полный ее ворожбы. Круг из пепла замыкается вокруг дома, эта бабкина ворожба станет последней. Скоро она очнется, скоро увидит, что навлекла на себя.