Пройдя полпути, Агнесса останавливается, чтобы посмотреть вверх, передохнуть. На это дело уйдут все силы, которыми она обладает. Не нужно торопить события.
Плотные кудри на голове старухи движутся чуть влево, а потом чуть дальше вправо, они похожи на небольшое мохнатое животное, сидящее на подоконнике. Желтый свет голой лампы на кухне пятнами падает на кучи, громоздящиеся под окном. Прыщавая луна над крышей сарая омывает своим светом ледяное небо, повсюду ее струны, ее пальцы. Именно их собирает Агнесса, чтобы все получилось.
Голос мамы угасает, как только она заходит слишком далеко и утыкается в стену сна. Но как могла она рассказать Агнессе все это, и ожидать, что она
Вернемся к теме безумства. Безумствовать следует методично, если хочешь, чтобы это сработало. Чтобы установить границу, нужна тишина, сосредоточенность, правильные ингредиенты, точная привязка к луне, слияние с ней. Несчастье должно произрастать из земли. Агнесса нащупывает путь вперед сквозь новизну и правильность, выбирая
Когда круг замыкается, дрожь пробегает по спине к затылку, и дальше, щекочет брови, пока она торопится к дереву, к сумке. Достает оттуда шелковистую темную косу, жесткую бороду, развязывает концы одной, расплетает другую. Она раскладывает их на сумке, перемешивает пряди, связывает с одного конца. Потом проволока. Сперва ее нужно распрямить, потом согнуть в конус. Конус она накрывает волосами, связанными концами вверх.
Мамины волосы обрушиваются на лицо и плечи, как черная вода, спускаются на спину. Под солнцем пряди распространяются по всему аду, разлетаясь там, где она протискивалась или плыла.
A потом оказывается, что они не могут сжечь или закопать их, развеять по ветру или пустить по воде. Так странно, в них так много мамы. В них есть сила, как и в самой Агнессе, – безголосая, непробужденная.
Агнесса убирает их вместе с ножницами и другими сокровищами. Мама следит, поглаживая обновленную голову – волосы теперь короткие и мягкие как перья на птичьей грудке.
Агнесса откручивает крышку банки с речной водой, вынимает хлеб и сыр, которые взяла в хорошем доме. Корочка хлеба подойдет. Она бросает ее в банку. И сырную корку. Ест остальное, быстро, чтобы была сила, хотя обычно не торопится, размышляя над вкусом и запахом, ценой, и возможным смыслом.
Прячась за подстриженным кустом, следит, как женщина выходит к буфету – тоже ее
Ах, да, и
Она берет нож и клок, вырванный из ада, обрезает его, чтобы уместился в банке. Два оставшихся клока вплетает в конус из волос и бороды. Вокруг, окружая дерево, проникая в его тень, луна разбрасывает свое добро. Луч лунного света ползет по руке Агнессы, как боль, и нужно дышать, дышать, готовиться снова выйти на лунный свет. Она близко, она так близко. Все случится так скоро. Происходящее накатывает на нее стремительно и драматично.
Она встает, в одной руке – конус из волос, в другой – банка. Она входит в разрыв ворот, идет по тропе. Пепел заставил дом притихнуть, но, едва переступив черту, она чувствует, что котел кипит, старуха колдует, кот следит за ней с подоконника, сквозь все стены и набитое между ними барахло.
Она ставит банку, вынимает из кармана пластмассовую зажигалку, зажигает, фиксирует крышку резинкой. Ставит аккуратно на самую плоскую половицу, ровно по центру передней двери. Прикрывает огонек конусом.
Вонь. Связка волос занимается наверху, волосы вспыхивают, корчатся, исчезают. Боль и вонь перехватывают горло, Агнесса отворачивается и кашляя обегает весь дом с банкой в руке.