Проклятие королей

Некоторые джентльмены и большая часть северных лордов отправляются поговорить с Томасом Говардом, герцогом Норфолком, и делятся с ним своими опасениями: север на этом празднике свободы становится неуправляемым. Роберт Аск уверяет их, уверяет паломников, что никакого восстания против власти короля нет, – видите! – он привез королевское прощение, на нем красный атласный джеркин короля. Всегда найдутся те, кто воспользуется смутным временем, им безразличны и мир, и прощение. Мир не будет нарушен, и прощение нерушимо, паломники добились всего, о чем просили, король дал им слово.

И все же сэр Томас Перси и сэр Ингрем Перси, примкнувшие к паломникам и шедшие с ними под знаменем Пяти ран Христовых, получают приказ явиться ко двору, а когда они прибывают в Лондон, их тут же берут под стражу и отправляют в Тауэр.

– Это ничего не значит, – говорит мне Джеффри, остановившийся в Л’Эрбере по пути домой, в Лордингтон. – Перси всегда были сами себе законом, они воспользовались паломниками, чтобы пойти против короля. Они мятежники, а не паломники; им самое место в Тауэре.

– Но они же получили прощение?

– Никто и не ждал, что король примет в расчет прощение эдакой парочке.

Я не спорю, поскольку Джеффри говорит уверенно и с севера приходят добрые вести. Аббатства открываются заново, паломники расходятся, получив прощение, каждый приносит присягу на верность королю, все убеждены, что наконец-то настали хорошие времена.

Медленно, понемногу монахи и монахини возвращаются в аббатства и снова открывают их двери. В каждой деревенской церкви рассказывают о маленьком чуде. Кто-то принес хрустальную дарохранительницу, которую прятал под соломенной крышей. Плотники извлекают прекрасные изваяния святых из поленниц, куда их сложили от беды подальше, фермеры осторожно расчищают сточные канавы и находят сверкающие распятия. Из тайных гардеробных достают облачения, монахи возвращаются в кельи. Окна заново стеклят, крыши чинят, я велю мажордому отыскать приора Ричарда и позвать его обратно в Бишем.

– Леди бабушка, думаете, дядя Реджинальд вернется домой? – спрашивает меня Гарри, сын Монтегю.

И я с улыбкой отвечаю:

– Да. Да, думаю, вернется.

Но в феврале Томас Говард, герцог Норфолк, обвиняет девять человек из Йорка в измене, и их приговаривают к повешению.

– Как можно их повесить? Разве они не получили прощение? – спрашиваю я Джеффри.

– Леди матушка, герцог – человек суровый. Он сочтет своим долгом показать королю, что, хотя и сочувствовал паломникам, к мятежникам беспощаден. Повесит одного-двух, просто чтобы показать свою силу.

Я снова не спорю с сыном, но боюсь, что королевское прощение не сулит безопасности. Общины, скорее всего, считают именно так, потому что Карлайл в отчаянии собирает людей и выступает против армии Томаса Говарда, словно от этого зависит его жизнь, словно все поставлено на последний бросок костей. Хорошо вооруженные конные лорды убивают сотни тех, кто шел с ними рядом во время паломничества, но покинул при перемирии.

Мы получаем известие об этом в середине февраля, и горожане звонят в колокола, радуясь, что бедные безземельные северяне побеждены лордами, которые всего несколько месяцев назад стояли с ними плечом к плечу. Говорят, сэр Кристофер Дакр убил семьсот человек и взял оставшихся в плен, а потом перевешал на чахлых деревцах, кроме которых на суровом северо-востоке ничего не растет, а Томас Кромвель обещал ему графский титул за службу.

Вдохновившись этим зверством, Томас Говард объявляет на севере военное положение, что означает, что у магистратов и лордов теперь нет власти против Говарда. Он может быть и судьей, и присяжными, и палачом на суде над тем, кто лишен защиты. Он объявляет войну своим же землякам; это без труда дается человеку, который казнил собственных племянника и племянницу. Он без подготовки проводит слушания в маленьких городках и раздает смертные приговоры, которые исполняются на месте. С ним сотни солдат. У изготовителей цепей в Карлайле кончилось железо, и приходится вешать приговоренных, обмотав веревкой, чтобы виден был их позор. Томас Говард вешает крестьян не в городе, а в их собственных садах, чтобы все в деревне знали, что путь паломников снова привел их домой, на смерть. Люди Говарда являются в каждую деревушку, на каждый голодный хутор, в самое холодное время года, и требуют назвать тех, кто шел с паломниками или принес им обет. Кто звонил в церковные колокола, переменив звон. Кто молился о возвращении церкви. Кто выступил в поход, но еще не вернулся.

Монтегю пишет мне из Гринвича, где сейчас живет двор, записку.

Король приказал Норфолку обойти все монастыри, которые хоть как-то сопротивлялись. Он говорит, что монахи и каноники должны послужить ужасным примером для остальных. Думаю, он хочет их убить. Молись о нас.