Проклятие Мафусаила

Натянув штаны, Молчун подошел к рукомойнику. Из-за повязок на ладонях обычный утренний моцион требовал определенной ловкости и сноровки. Он сполоснул рот и причесался, стараясь представить цельную картину из фрагментов своего отражения в крошечном ручном зеркальце.

— Значит, Нина о твоих чувствах не догадывается?

— Конечно, нет.

— Тогда, может быть, она и о твоем существовании не знает?

Василий проверил, насколько чисто блестит ботинок, и поставил его на пол.

— Мы виделись пару раз на кухне, — вполголоса сказал он.

— Разве правила такое допускают?

— Обычно охранники следят строго. Но все ж мы люди.

— И что же, — заинтересовался Молчун, — вы с ней говорили?

— Нет, но ты знаешь, как это бывает… Смотришь ей в глаза — и сразу все понятно!

— Ты про любовь с первого взгляда?

Василий смутился.

— Я же не подросток какой-нибудь, — обиделся он. — Ты разве не слышал, что мужчина и женщина уже в первые три секунды определяют, подходят ли друг другу? Ну, ты понимаешь, о чем я…

— Я-то понимаю. Но тебе лучше меня известно, что в Колонии ты сам не решаешь, с кем тебе спать.

Спорить с непреложным фактом Василий не стал.

* * *

Для проведения родительского дня половину обеденного зала освободили от столов и скамеек и водрузили у дальней стены грубо сколоченную сцену. Молчун присмотрелся к людям в толпе. Отутюженные комбинезоны, выбритые щеки, в кои-то веки помытые и причесанные волосы.

Когда появились женщины Колонии, над головами прошел одобрительный гул. Те, кому не приходилось рассчитывать на милость Председателя, приходили сюда хотя бы полюбоваться женскими прелестями.

Они брели гурьбой, затылок в затылок. Одежда на женщинах почти не отличалась от мужской — те же нейтральные серые тона. Невыразительные, усталые лица, на которых вызывающе алели разводы вульгарно нанесенной косметики. Одну от другой было бы не отличить, если бы к каждому платью не прицепили английской булавкой кусочек яркой материи: синий квадрат, красный круг, желтый ромб. Может быть, если их отмыть, расчесать и откормить, они сгодятся для какого-нибудь захудалого гарема степного царька в Монголии. Местная публика же приветствовала их с восхищением. В один момент вокруг обнаружилось множество жадно заблестевших глаз.

— А где Нина? — Молчун ткнул Василия в бок.

— Да вот же она, вот! — обиженно зашипел тот.

Писатель указывал на ничем не выдающуюся девушку. Она выглядела чуть моложе остальных и ниже ростом, но более ничем на их фоне не выделялась. Молчун даже подумал, что обознался, но томный взгляд Василия, одновременно полный вожделения и обреченности, не оставлял места для сомнений. Молчун отметил зеленую елочку на груди Нины. Что ж, как известно, на вкус и цвет единомышленника найти трудно.

По сторонам процессии вышагивали бойцы Рогволда, отпихивая в сторону зазевавшихся работяг. Они строго следили, чтобы никто не прикасался к женщинам.

Распределение на пары оказалось довольно скучной и крайне формализованной процедурой. Взобравшись на трибуну, Председатель по бумажке зачитал имена десяти передовиков, которым на этой неделе выпала честь поделиться своими лучшими качествами с будущими поколениями. Среди них места Василию ожидаемо не нашлось, и он сразу сник, избегая смотреть на сцену, где развернулось основное действо. Герои родительского дня по одному поднимались на сцену, крутили барабан и вслепую тащили из него сложенные бумажки, на которых красовались синий квадрат, красный круг, желтый ромб или что-нибудь еще. Избранная жребием барышня брала под локоть кавалера, и они удалялись в специально отведенное для утех помещение. Радости у женщин Молчун не заметил — одну лишь равнодушную покорность.

Под занавес мероприятия вращать барабан выбрался Леха. Беглый каторжанин, а ныне — охранник, решительно вытянул бумажку с зеленой елочкой, взял за руку смущенную Нину и потащил за кулисы.

На Василия было больно смотреть.

— А теперь — праздничный обед! — объявил Председатель.

Работяги бросились расставлять столы и скамьи. Они перекатывали двадцатилитровые бидоны с компотом из сухофруктов, волокли кастрюли, из-под крышек которых вырывались ароматы кислых щей и тушенки с картошкой. Обитателям подземелий полагалось благодарить за этот пир Председателя и Рогволда. С особой бережностью и осторожностью из рук в руки передавались фляжки с коньячным спиртом.