Кэрри! – сказала Хепзеба.
В освещенном солнцем кресле возле очага сидел крошечный лысый старичок, похожий на гнома. Он сонно мигал.
– Поздоровайтесь с детьми Кэрри, – сказала Хепзеба.
Втянув голову в плечи, он застенчиво улыбнулся.
– Дасьте, дасьте! Как изиваете?
– Он говорит! – воскликнула девочка. – Говорит по-настоящему! – И ее лицо запылало гневом при мысли о том, что мама их обманула.
– Когда Кэрри жила здесь, он не умел говорить, – объяснила Хепзеба. – А после войны, когда Альберт уже вырос, он привез к нам из Лондона своего друга – логопеда.
Мистер Джонни никогда не научится говорить так, как мы все, но теперь, по крайней мере, он умеет выразить свои мысли и поэтому больше не чувствует себя отверженным.
Ваша мама рассказывала вам про Альберта?
Они кивнули.
– Альберт Сэндвич! Ну и имя! – Хепзеба стояла, устремив взгляд куда-то вдаль, и вспомнила: – Они были пара, он и ваша мама! «Мистер Ум и мисс Сердце» – называла я их. Полная противоположность друг другу, упрямые как ослы, раз уж что-то решили. Она обещала написать первая, говорил он, и переубедить его было невозможно. На вид-то он казался самоуверенным, но в душе был очень застенчив.
Сказал, что раз она уехала, он ее беспокоить не будет.
– А она думала, что он погиб, и поэтому не написала, –
объяснил старший мальчик. – Она решила, что вы все погибли во время пожара.
«Какая глупость, – подумал он, – неужели она вправду так решила?»
– Откуда она узнала про пожар?
– Она видела из окна вагона.
Хепзеба посмотрела на него. «Глаза колдуньи, – подумал старший мальчик. – Тоже глупость!»
– Она бросила череп в пруд и решила, что из-за этого произошел пожар. Теперь это звучит смешно.
– Бедная маленькая Кэрри! – сказала Хепзеба. И посмотрела на него. – Она верила в мои сказки. Ты не стал бы верить, правда?
– Нет.
Но ее блестящие глаза, по-видимому, видели больше, чем обычные глаза, они проникали в самую душу, и он почему-то засомневался.
– Не знаю, – поправился он.
– Страховые агенты объяснили нам, что это сделал мистер Джонни, балуясь со спичками. Я же знаю только, что разбудил нас он. И тем, вероятно, спас нам жизнь. Все наши вещи сгорели, кроме нескольких старинных книг, которые Альберт сумел вынести из библиотеки. Он обжег руки, брови у него совсем обгорели, он был похож на пугало!
– Весь дом сгорел?
– Внутри он выгорел дотла. Полы и лестница. Мы перебрались в амбар. Сначала временно. А потом адвокаты сказали, что мы можем оставаться, чтобы сторожить то, что сохранилось.
– А что сталось с мистером Эвансом? – спросила девочка. – Ведь это все принадлежало ему, правда?
– Он умер, бедняга. Вскоре после пожара. Из-за сердца, сказали врачи, но больше от горя и одиночества. Скучал по сестре. Она вышла замуж за американского солдата.
– Тетя Лу?
– Да, так ее называли Кэрри с Ником. Теперь ее зовут миссис Кэс Харпер. После войны она уехала с мужем в
Америку, в Северную Каролину. Мы ничего о ней не слышали до прошлого лета, когда сюда приехал посмотреть дом и усадьбу ее сын, высокий молодой человек, который говорит, так растягивая слова, что не сразу разберешь, где начало и где конец фразы.
– Вательна реинка, – оживился мистер Джонни.
– Верно. Он привез мистеру Джонни жевательную резинку, и она прилипла к его вставным челюстям. Альберт приехал повидаться с молодым доктором Харпером и договорился о покупке усадьбы. Он говорит, что хочет заново выстроить дом и поселиться здесь навсегда, но мне кажется, что он просто заботится о нас с мистером Джонни.
«Теперь вам ничего не страшно, – сказал он, когда документы были подписаны, – теперь никто никогда не сможет выгнать вас отсюда». И мы, конечно, благодарны ему, хотя ни о какой благодарности он и слышать не хочет. «Мы все одна семья», говорит он, поскольку его собственные родители умерли, когда он был еще маленьким, и кроме нас, у него никого нет, он даже не женат. Он нам как сын, наш
Альберт! Приезжает сюда не реже раза в месяц. Между прочим, мы ждем его в эту пятницу…
Она рассказывала и тем временем накрывала на стол: ставила чашки и блюдца, нарезала хлеб, намазывала масло.
На плите варились яички. Она сняла их с огня и сказала:
– Садитесь. Вы, наверное, проголодались.
Яйца были вкусные-превкусные: белок твердый, а янтарный желток жидкий. И масло, густо намазанное на хлеб, – такого масла они ни разу не пробовали: сладкое, а попробуешь пальцем, оно зернистое и солоноватое.
– Значит, Альберт был сиротой? – полюбопытствовала девочка. – А она мне ничего не сказала.
– Кто она? Кошка?
– Нет, наша мама, – ответила она, улыбаясь Хепзебе.
– Малышка Кэрри, – словно вспоминая, ласково произнесла Хепзеба, и дети рассмеялись.
– Наша мама не малышка, она, пожалуй, даже слишком высокая для женщины, – сказал старший мальчик. – Папа обычно говорил, что она вытянулась, как струнка.