Проклятие ночного волка

Без особой необходимости я стараюсь в Осиное Гнездо не соваться. Место это шумное, мрачное, порочное. Оно кишит ворами и головорезами, которые, потревожь ты их, нападают, совсем как осы, – резко, беспощадно, скопом, только вот жала их, в отличие от осиных, часто бывают смертоносными. Настоящее дно города – и на это дно мне сейчас приходилось спускаться. Я осторожно ставил ноги на те выступы в стене, которые казались мне наиболее безопасными, хоть и найти что-то, не представляющее опасности, в Осином Гнезде было задачей не из лёгких. К тому же я помнил о не до конца зажившей руке и боялся повредить её о ржавые водостоки.

Я ни на секунду не терял бдительность и в любой миг, если того потребуют обстоятельства, был готов обнажить шпагу. Над головой моей смыкались закопчённые крыши, солнце исчезло. Я погрузился в гнетущий полумрак. Только представьте: если на улицах царила такая мгла, каково же было в домах! В окнах лачуг тут и там были выбиты стёкла. Зияющие дыры где-то заколотили досками, а где-то – завесили тряпьём. Те стёкла, которые чудесным образом уцелели, были покрыты таким слоем копоти, что сквозь них ничего нельзя было разглядеть – ни хозяевам, ни прохожим.

Однако более всего в Осином Гнезде меня тревожило непрестанное ощущение, что за мной наблюдают. И угрюмые типы в складных цилиндрах и шляпах с кистями, и полуголодные беспризорники в обносках рассматривали меня с подозрением из-за полуоткрытых дверей и с балконов. Я всё плотнее сжимал рукоять трости-шпаги и вскоре спрыгнул с закопчённого выступа в узкий переулок.

Теперь пару раз повернуть – и окажешься на Кормовой улице. Первое уведомление требовалось доставить сюда – согласно надписи на конверте, на Кормовую, четыре, – некоей Эдне Халливэлл. После второго поворота сомнений в том, что я иду по нужной улице, уже не оставалось: в начале Кормовой находился птичий двор – удушающий запах прелых перьев ударил мне в нос. Когда я подошёл ближе, птицы всполошились – индюки принялись сердито браниться, а куры громко закудахтали.

«Знатно вас тут откормили, вон как раскричались», – подумал я.

Отсчитав двери, я постучал в четвёртую. Никто не отпер. Внутри послышался какой-то шорох, будто крысы сновали по половицам. Я постучал снова, теперь уже – громче. На этот раз дверь распахнулась, и передо мной предстал великан в изгвазданной тельняшке и с повязкой на глазу. Тощая девчонка, вцепившаяся ему в левую ногу, не сводила с меня взгляда.

– Чего надо? – рыкнул циклоп и уставился на меня с подозрением.

– У меня письмо для Эдны Халливелл, – ответил я.

– Давай мне! – великан протянул грязную руку, которая выглядела так, словно ею он минуту назад сворачивал гусям шеи.

– Простите, капитан, – улыбнулся я. – Только лично в руки миссис Халливэлл.

– Для тик-такера ты что-то слишком дерзкий, – усмехнулся циклоп. Но потом своим единственным глазом заметил у меня шпагу.

Я не стал прятать свою верную спутницу и позволил рассмотреть медную рукоять и верхнюю часть блестящего стального лезвия, которую я как бы невзначай обнажил лёгким движением кисти. С любезной улыбкой я ждал ответа. Великан моргнул и отступил.

– Под самой крышей, – прорычал он. – Стучи громче. Мамаша Халливэлл на ухо туга.

Я поблагодарил его и вошёл в дом.

Лестница была шаткой, и, поднимаясь, я чувствовал, как под моими шагами дрожит каждая ступенька. Казалось, что я – внутри карточного домика, и вся конструкция в любую минуту может рухнуть. Доносились запахи варёной капусты, пригоревшего жира, и чем выше я поднимался – тем сильнее пахло. Изо всех сил я старался не обращать внимания ни на гадкие запахи, ни на множество любопытных глаз, что в сумраке каждого этажа таращились на меня из-за приоткрытых дверей.

На последнем этаже я постучал. Дверь немедленно открылась, и меня едва не сшибло волной нестерпимой вони.

– Да-да?

Передо мной стояла маленькая, бледная женщина, похожая на хорька. Невозможно было сказать, сколько ей лет. Такие волосы могли запросто принадлежать и молодой – густые и золотистые, хоть мытьём она их не баловала. Кожа, однако, была безобразная: даже на вид жёсткая, как наждак, вся в морщинах и оспинах.

– Эдна Халливэлл? – уточнил я, стараясь говорить громко, как и советовал циклоп.

Она кивнула.

– Да-да, и незачем так кричать – я отлично слышу… по крайней мере, теперь стала…

Я сунул руку во внутренний карман, достал оттуда конверт и протянул ей.

– От доктора Кадуоллэдера, – пояснил я.

Она снова кивнула и радостно улыбнулась. Грязным ногтем она вскрыла конверт и стала читать уведомление, беззвучно шевеля губами. Взглянув через её плечо, я обнаружил источник смертоносного запаха.

На стропилах гнездились голуби. Сотни голубей. Они, успел заметить я, влетали и вылетали через дыры в крыше. Пол и убогая меблировка – всё было покрыто чёрно-белым птичьим помётом. Помёт сгребался в кучи, возвышающиеся на полу, мешки с помётом громоздились в углу. Мамаша Халливэлл, очевидно, была скребухой – она зарабатывала на жизнь, собирая и продавая голубиный помёт на удобрения.