Проклятие рода

Спокойнее проходили лекции доктора Меланхтона. Его больше интересовала этика, как концепция духовной и светской справедливости, выступающая отражением убеждения человека в повиновении Богу и соблюдения Заповедей. Но Иоганну было гораздо интереснее проводить время в тишине библиотеки, самостоятельно постигая мудрость древнейших мыслителей и богословов. Когда завершались лекции сюда же устремлялись и студиоузы, невольно принося с собой шум аудиторий, пыл лекторов или собственную взбудораженность от услышанного. Нет, никто не позволил бы нарушать тишину храма книги, но она все равно наполнялась звуками шагов, дыхания, шелеста страниц. Но гораздо громче бились сердца, стремившиеся найти в книгах подтверждение того, что только что было произнесено с кафедр. Уединение Веттермана было нарушено, и он покидал библиотеку.

Иоганн почти не видел сына. Юноша растворился в лекциях – по церковной истории и практической теологии, бесконечной латыни, греческому и еврейскому языкам, математике и космографии, а по субботам диспуты, куда приходил иногда и сам Лютер, подбадривая и раззадоривая своими репликами оппонентов.

О восхищении учебой отец узнавал лишь в те непродолжительные минуты, когда юный вечно голодный студент залетал к ним с матерью, и давясь пищей, что-то успевал им рассказать. Но судя по тому, как он выразительно переглядывался при этом с Гертрудой, у Андерса хватало времени не только на лекции и диспуты.

Это не могло не укрыться от проницательного женского взгляда Агнес.

- Иоганн, ты не хочешь поговорить со служанкой? – Спросил его жена, когда сын исчез также молниеносно, как и появился, а Гертруда, прибрав со стола, удалилась к себе на кухню.

- О чем, милая? – Но взгляд жены был так красноречив, что Веттерман оставил попытки изобразить непонимание. – А может надо с Андерсом поговорить? Только о чем? - Тут пастор допустил оплошность. - Все мы были молодыми когда-то…

- Так, так, так… - Жена притворно нахмурилась. – Вот чем ты занимался в Виттенберге. Ну-ка признавайся, и сколько у тебя было таких Гертруд?

- Агнес… - Он потянулся к ней.

- Не смей ко мне прикасаться! – Она отодвинулась в сторону, загадочно улыбаясь. Но он уже предвкушал ее упругое сопротивление и намеревался его преодолеть.

- Подожди, Иоганн. – Вдруг неожиданно ласково остановила она его. – Мне надо тебе кое-что сказать. У нас будет ребенок.

Иоганн медленно поднялся, и застыл, как вкопанный. Он вдруг ощутил, как какое-то неведомое сладостное чувство стало подниматься и расти внутри него, наполнять душу, подступать к горлу, сжимая его в кольцо спазмов и, наконец, ударило в голову хмельной радостью обретения нового смысла жизни, который тут же появился на свет от одной единственной фразы, произнесенной любимой женщиной, без оглядки на те сроки, что определены природой и Создателем для рождения ребенка.

- Агнес… - Только и смог выговорить Иоганн, размахнув руки, и нежно обнимая впорхнувшую в объятья жену. – Агнес… любимая…

Наступил промозглый декабрь. Выпал снег и тут же растаял, превратившись в черную слякоть из воды и полусгнивших листьев, пропитав улицы устойчивым острым запахом плесени. Иоганн просил Агнес без надобности не выходить из дома. Поскользнуться на прелых листья, разбиться о булыжную мостовую было пара пустяков.

- Подожди немного, - останавливал он жену, порывавшуюся отправится с Гертрудой по съестным лавкам, - пусть выпадет снег и станет безопасно.

- Иоганн, эта девчонка только бестолково тратить деньги! – Сопротивлялась Агнес. – Я буду держаться за нее и не упаду.

- Нет! – Веттерман категорически возражал. – А если она растянется? Не вынуждай меня запирать тебя дома.

- Ладно, дорогой. – Жена уступала ему. – Обещаю.

- Вот так-то лучше. Будь хорошей девочкой и не заставляй меня переживать. – Он целовал ее на прощанье, отправляясь в университет, правда долго там не задерживался, ему хотелось поскорее вернуться к Агнес, и просто провести время вместе с ней, разговаривая или молча, усевшись у камина, взяв ее руки в свои, наслаждаться ощущением того, что рядом медленно, но верно растет новая человеческие душа и плоть, имеющие самое непосредственное отношение к нему. Он словно ощущал уже биение сердца младенца теплом прикасающегося к нему женского бедра, потрескиванием дров, игрой языков пламени, шепотом Агнес:

- Ты такой хороший, Иоганн. Я так тебя люблю!

- И я тебя очень люблю. А сейчас люблю втройне сильнее – за тебя, за Андерса и за того ребенка, что дарует нам Господь. Он нас вознаграждает. – Шептал он в ответ, обняв жену за плечи и целую узел волос, склонившийся ему на грудь.

- Это он тебя вознаграждает. Ты отправился, рискуя жизнью… - Агнес замялась, -… ради моей, глупой, женской прихоти.

- Нет, Агнес! Может вначале и я так думал, но увидев в Регенсбурге этих детей, убедившись в том, что они в безопасности, в том, что они счастливы, я понял – Господь испытал нас еще раз и щедро вознаградил.

- Да, дорогой.