Проклятие рода

Но по ночам, когда Агнес сладко засыпала на его груди, к радости вдруг постепенно стало примешиваться чувство тревоги, ощущения неизвестности их дальнейшей судьбы. Иоганн размышлял, загибая пальцы:

– Ноябрь, декабрь, январь, февраль, пусть еще март… В феврале Агрикола и Тейтт станут магистрами. Выходит, в марте нужно будет отправляться в Швецию. Останется… - он загнул еще четыре пальца, недостающих до цифры девять. До июля. – И где мы будем? В Швеции? Если нас опять отправят в Новгород? Это два морских перехода. Выдержит ли Агнес и наш ребенок? Не говоря вовсе об опасности морских путешествий! – Он осторожно скосил глаза на жену. Агнес уже сползла с его груди, свернулась калачиком, пристроилась мужу под бочок и мирно посапывала. Он вдруг вспомнил судебного фогта из Штральзунда. Нет, Иоганн имел в виду не слова Шнайдера о том, что она что-то скрывает от мужа, совсем другое – как исключить вероятность повторной встречи Агнес с ее прошлым? Остаться в Швеции? А куда их пошлют? А если в Кальмар или хуже того в Мору? Господь не допустит этого! Но ведь человек, распоряжающийся судьбами других людей, может и не догадываться о причинах, по которым не следует так поступать? Господь не вмешивается в установленный Им порядок светской жизни, оставляя одним право повелевать, другим подчиняться. И право найти место службы Веттерману будет исходить от светской власти – от магистра Петри. При этом советник короля будет поступать в полном соответствии с тем, как учит доктор Лютер: назначение священника это дело светское, а его проповеди и все остальные повседневные духовные обязанности – дело церковное. Попросить магистра Петри отправить их в Финляндию, откуда родом его нынешние подопечные? Еще один морской переход! Какая жалость, что беременность Агнес пришлась на это время! – Промелькнула мысль, и Иоганн тут же устыдился ее. – Что я несу? Позволил себе хулу на Господа! Какой позор! Надеюсь, Он меня не услышал. – Мысли не давали покоя, от этого не спалось. Стараясь не разбудит жену, Иоганн осторожно поднялся, подошел к столу, налил себе вина и сделал пару глотков. Потом прижался горячим лбом к холодному стеклу, ощущая кожей барабанные удары дождевых капель, швыряемых ему в лицо свирепым ветром. Он отстранился. От окна чуть поддувало, и огонек свечи метался из стороны в сторону, повторяя свою пляску отражением в черном от уличного мрака стекле. Иоганн вдруг вспомнил, что также металось пламя факелов в Кальмарском замке, когда он – юный настоятель церкви стоял перед начальником стражи по делу о хищении серебра. «Надо найти ее и допросить!» - эти слова старого солдата прозвучали сейчас вновь. – Господи, я даже не представляю, как нетороплива повозка правосудия! Ее колеса вязнут во времени, но крутятся, движение не на миг не останавливается. А если ее до сих пор ищут, несмотря на все войны, восстания, датчан, смену королей, веры? Надо успокоиться! – Сказал Иоганн сам себе. – Все равно сейчас я ничего не смогу придумать, а тем более решить. Положусь на Провидение и веру в то, что Он нас не оставит, даст знак, покажет выход.

Но выхода пока не предвиделось. Напротив, обстоятельства складывались, по мнению Иоганна не самым лучшим для них способом. Зима вступила, наконец, в свои права, укрыв землю пушистым белым покрывалом, Веттерманы спокойно и тихо, по-семейному отпраздновали Рождество Христово, наступил новый 1539 год. Неминуемо приближалось время защиты ученых степеней Агриколой и Тейттом, а, значит, и время отъезда в Швецию.

Да и Агнес не горела желанием возвращаться на родину. Она однажды так и сказала Иоганну, когда они прогуливались вдвоем по улице. Пастор ничего не ответил жене, лишь покрепче сжал ее локоток и кивнул головой.

Уже в середине января, выходя из библиотеки университета, Иоганн столкнулся с Нильсом Магнуссоном.

- Должен с вами поделиться, господин пастор. – Посланник отвел его в сторону. – Не очень хорошие вести из Стокгольма.

- Какие? – Насторожился Веттерман.

- Арестован магистр Петри и ему предъявлено обвинение.

- Боже! Но в чем?

- Скорее всего, в измене, коль ему грозит смертная казнь.

- Но он же был ближайшим советником короля Густава?

- Возможно, они отошли с королем в разные стороны от Нагорной проповеди. – Посланник выразительно поднял брови, напомнив их разговор на пути в Регенсбург.

- Что может означать арест господина Петри? Какие перемены?

- Не знаю! – Магнуссон отвел взгляд в сторону и прищурился. - Я не получал пока никаких официальных известий из Стогольма.

- Но вы же узнали о…

- С оказией! – Посланник мельком взглянул на пастора, и опять установился на стену. Взгляд его был жестким. – О некоторых событиях нужно узнавать очень быстро и, главное, вовремя. Не дожидаясь почты. Вы ведь сюда направлены Олафом Петри и его братом архиепископом Упсальским Лаврентиусом?

- Да! А что, вы думаете, опала коснулась и архиепископа? – Пастор был поражен известием.

- Я ничего пока не думаю, дорогой Веттерман, а лишь пытаюсь рассуждать и делюсь своими мыслями с вами.