Проклятие рода

Был конец октября 1542 года. Осень полностью вступила в свои права, одев леса в разноцветные наряды. Лишь рощи вечно зеленых сосен и елей напоминали о летней поре. Заметно похолодало, и Гилберт старательно укутал Эрика в теплый, подбитый куницей, плащ. Мальчик начал было возмущенно отказываться:

- Я не неженка!

- Правильно, – поддакнул ему Гилберт, - нам нужен солдат в строю, а не хлюпающий носом мальчик. Иначе, Эрик, тебя снимут с коня, пересадят в носилки, накроют тремя толстыми одеялами, и ты пропустишь самое главное, из-за чего мы вышли в поход – сражение.

Принц нахмурил брови и согласно кивнул головой.

- А лицом – вылитая мать. – Подумалось почему-то Гилберту. – Такой же тонкий нос, губы, подбородок, такая же матовая бледность кожи. Только взгляд отцовский, тяжелый.

Войска стояли друг против друга на широком лугу, раскинувшемся перед деревушкой Чиса. Крестьянская растянутая, рассеянная масса прижималась к кустарнику, который переходил в желтеющий березово-осиновый лес, подковой охватывающий весь луг. Напротив них стояло королевское войско. Впереди сверкающая доспехами, с плюмажами на шлемах рыцарская конница. За ней, ощетинившись пиками и алебардами, располагалась фаланга пехоты.

Сквозь щели забрал рыцари бесстрастно представляли себе, как их железный клин сейчас вонзится в серую крестьянскую массу словно топор в дерево. Прозвучала раскатистая команда:

- Vorw;rts! Ehre der heiligen Jungfrau!

Тяжелая конница сдвинулась с места, набирая скорость, с грохотом понеслась к зарослям орешника, слилась в одно целое, похожее на железную перчатку выкинутую вперед. Когда, казалось, под сотнями копыт должны были затрещать кусты, затаптываемые в землю вместе с притаившимися в них людьми, неожиданно запели пастушьи рожки, весь орешник на всю глубину, до самого леса, в мгновение ока ощетинился тонкими, но чрезвычайно прочными и длинными кольями, заостренными на конце. Раздались крики, треск, конский храп, ржанье, лязг мечей, проклятия на шведском и немецком языках.

Первая шеренга рыцарей была сразу выбита из седла, затоптана напиравшими сзади. Кони вставали на дыбы, опрокидывались на спину, подминая под себя всадников. Выживших тут же добивали крестьяне ловко шнырявшие в круговерти конских тел и рыцарей, похожих на металлических истуканов. Презирая смерть, мятежники подныривали под брюха тех лошадей, что устояли и пытались пятиться, вспарывали их, путаясь в вывалившихся кишках, рубили ноги, хватали за стремена, за поводья, стаскивали рыцарей на землю и там добивали. Не прошло и пяти минут, как вся рыцарская конница была задавлена, поглощена, полностью растворилась в серой крестьянской массе, лишь нескольким всадникам удалось развернуть лошадей и ускакать прочь.

Ошеломленные пехотинцы только что видели перед собой сверкающую, закованную с ног до головы в доспехи, кавалерию, но она исчезла, испарилась, открыв взору все тот же подковообразный желтый осенний лес. Пару десятков хромающих от ран, с вывалившимися кишками, лошадей оставались умирать на поле среди кустов. Теперь вместо конницы на ландскнехтов смотрели вышедшие из леса тысячи крестьян. Их мечи, пики, алебарды, вилы и привязанные к кольям косы были направлены против королевской пехоты.

Как и положено, наемникам было уплачено за смерть, значит, пришло время убивать и умирать. Они это поняли. Стихли последние смешки и разговоры:

- Ах, какая баба была в трактире, там, в задней комнате…

- Заткнись!

- Я уплатил за это целых два талера!

- Да замолчи, ты!

Все лица солдат стали одинаковыми. Исчезли хитрые, тупые, насмешливые, заносчивые взгляды. Одна застывшая в ожидании смерти темная масса, где лишь развевающиеся по ветру бороды и торчащие из-под доспехов кафтаны крапинками вносили некое цветовое разнообразие, против другой - серой.

Чей-то хриплый голос скомандовал:

- Links – rechts – vorw;rts! Ehre der heiligen Jungfrau!

- Сколько осталось людей? – Хмуро спросил Густав у Стенбока, вышедшего живым из боя. Его когда-то блестящие доспехи выглядели потускневшими из-за многочисленных вмятин, грязи и запекшейся крови.

- Сотни две. – Ответил рыцарь и понуро опустил голову.

Все молчали ошеломленные случившимся. Не дожидаясь подхода короля немецкие ландскнехты решили растоптать крестьянскую армию, но в результате были полностью разгромлены и перебиты. Молчал Густав, нервно дергая себя за бороду, молчал Уорвик, недоуменно покачивая головой, молчали королевские советники, тихо молились епископы.

- Нужно вступить в переговоры… - Осторожно подал голос Нортон. Всегда самоуверенный суперинтендант почти дрожал. Его голос напоминал блеянье овцы. - … о перемирии. – Последнее слово он почти прошептал трясущимися губами.

Густав поднял на него свой тяжелый взгляд. Советник стушевался, попробовал отъехать назад, но лошадь заартачилась и, наоборот, сделала несколько шагов вперед, вынеся седока прямо лицом к лицу с королем.

- Кто поедет? Ты?

Нортон клял себя последними словами за необдуманное предложение. Суперинтендант уже видел себя болтающимся в петле на какой-нибудь осине под восторженные вопли мятежников.