Проклятие рода

- Посмотри, атаман, вот алтабас нежнейший! Алтун – золото по-нашему, бязь – материя. На вес золота ценится сия ткань! Гляди, как играет, как светится. Вот земля серая, вот гвоздичная, вот синяя, зеленая, а вот червчатая. Самому Иоасафу, митрополиту Московскому, упокой аллах его благочестивую душу, такую брали на саккос. А вот бархаты благородные… - проворные руки купца подхватывали другие рулоны, перед Кудеяром разливались новые реки – турские, виницейские, немецкие, флоренские, литовские, кизилбашские, бурские. – Вот гладкий – на оплечья, зарукавье, подольники идет, вот одноморхный, двуморхный, рытый с тиснением – Макарию, нынешнему митрополиту Московскому, да продлит аллах его дни, отсылали. Вот золотной бархат, видишь нити золота пряденого? А вот глянь, красота виницейская, - размотал купец очередной рулон, поднял вверх, дабы ткань, вниз падая, полыхала, ослепляла, продолжал бормотать за занавесью, - травы аксамитовые по земле зеленой кругами расходятся, за ними иные травы по алой земле, поверху орлы золотые петельчатые вышиты, а над всем сущим солнца золотые сияют.

- Все доставай, басурманин, и кажи! – Равнодушно отозвался сидевший рядом с Кудеяром Болдырь, длинно сплюнул на пол, чуть не попав на истинное произведение ткацкого искусства. – И митрополитов сюда неча приплетать. Не попов одевать думаем. Для иного!

- А вот и чудо из чудес! – Турок не обращал внимания на слова казака, понимая, что главный покупатель не он, а Кудеяр. Отложил ткань в сторону, развернул следующую. – Красота и непревзойденное мастерство кизилбашское. Здесь и барсы и драконы, звери и рыбы разные. Шелк и бел и зелен и ал. Где краски такие узришь? Не сравниться сия ткань ни с какой иной во всем свете! Сей бархат, господин мой, всем бархатам царь!

- Кизилбашский? – Переспросил Болдырь.

Купец кивнул, расплывшись в улыбке.

- Врешь, душа басурманская! – Опять сплюнул ему под ноги казак. – Цвета – узоры ярче, токмо виницейская лучше. А твоя полиняет быстро. Бери виницейскую, атаман. Я покудова жил средь купцов итальянских многого навидался, наслушался. Толк ведаю!

Купец зацокал языком, закатил глаза, воздел руки к небу самого аллаха призывая на подмогу, но Кудеяр оборвал его молитвенные потуги:

- Слушай, что говорит мой друг и товарищ. Отматывай виницейского товара с разноцветными землями по десятку аршин от каждого рулона. На пелены, покрова и плащеницы берем.

- Бархат? – Быстро уточнил купец.

- Он самый.

- На камку атлас возьмешь? Тафту на подкладку?

- Отматывай! – Махнул рукой Кудеяр.

- А на одежду священническую?

- Обойдутся!

- А для себя? Есть объярь на кафтаны, опашени, телогреи, шубы…

- Возьмем? – Кудеяр обернулся к Болдырю.

Казак кивнул:

- Можно. Износились молодцы, изодрались, не худо пошить одежонку пред богомольем.

- Принесешь в наш курень! – Атаман поднялся, швырнул купцу увесистый кошель, пойманный с необычайной ловкостью, несмотря на услужливо согнутую в нижайшем поклоне спину, и вышел прочь из лавки.

Каждый год Кудеяр делал богатый вклад в Суздальский монастырь – на помин души сестры Софии – Соломонии. С весны до глубокой осени гуляла ватага по приделам московским, наводя страх и ужас на воевод и служивых людей. Гонялись за ней дети боярские, да что толку-то! Нынче здесь, завтра там – ищи ветра в поле.

- Почище татарвы будут. Помилуй Бог! – Крестились опасливо стражники. – Сколь уже казны не довезли, один Господь ведает, да воры Кудеяровы!

Купцов не трогали, токмо если люди воинские, царские их охраняли, тех били смертным боем, после купчине расспрос учиняли. Коль товар в царские закрома шел – грабили, но живот щадили, если же от страха воев царских купчина набирал – отпускали, долю десятую себе прибрав.

Неуловимость ватаги, да справедливость при скором и честном суде рождали славу имени Кудеяра. Одним страх и злобу несли, другим радость отмщения дарили. Слухи быстро разбегались. Удачлив был атаман, дерзок, но осторожен – то Болдыря заслуга. Хитер казак. Взяли добро, казнили царевых слуг и прочь. Пировать далече будем. Спустя срок возвращались, тайно крестьян одаривали, закупали снедь добрую, расплатившись щедрей щедрого, и вновь в лесах скрывались, аль на Волгу уходили. Числом их было всего двенадцать. Сам Кудеяр, неразлучные с ним Болдырь, Семен Опара, Истомка Кожемяка, да еще восемь славных рубак добавилось, кто с Новгорода, кто с городков донских.

- Более нам и не надобно! – Решил Кудеяр. – Чем меньше, тем острее кусать будем, да и уходить от погонь сподручнее. – Остальные согласились.

С иными казачьими ватагами, что по рекам промышляли, атаман соединяться тоже отказывался.

- Басурманин басурманину рознь. – Объяснял. – Коль орда грабить идет – я с вами. – Не раз ходил Кудеяр со товарищами то на ногайскую, то на крымскую сторону. – Коль купец мирный, почто грабить его? Не с войной, а с товаром плывет. Царевы слуги – иное. Этим пощады не будет! Нет слаще мига, чем засадить нож в подреберье царскому дьяку! – И атаман сразу вспоминал ненавистного Осеева, замучившего его Василису с сестрой.